Спустя полчаса белоснежный вертолет, из-за плавно-стремительных очертаний чем-то напоминавший дельфина, заложил крутой вираж над темно-голубыми скалами зданий Терранского университета, льдисто блестевшими среди огромного, в двадцать квадратных километров, парка и опустился на лужайке у комплекса Терранского дворца. Дворец, похожий на вздыбленные крылья, еще строился, поэтому на левом крыле ярко поблескивали синеватыми всполохами сварочные автоматы. Правое же крыло, в котором располагались личные покои Императора, было уже закончено.

Мажордом Сулейман Степанишников, терранец, выпускник-9 инженерно-математического факультета, стоял шагах в десяти от садившейся машины, придерживая рукой рвущуюся с головы белоснежную шляпу. Сулейман был детищем двух рас. Его мать в свое время приехала в Россию из Зимбабве учиться в Университете дружбы народов, а отец грыз гранит науки поблизости в Московском геологоразведочном. Не сказать чтобы молодые студенты так уж сильно жаждали зачать дитя, да и любви особой между девушкой из жаркой Африки и парнем из Северодвинска не было, скорее обоим было по приколу покувыркаться в постели с экзотическим партнером, но случилось то, что случилось. Папа исчез с горизонта сразу же, как только обнаружилась беременность, ну а мама, родив сына и дав ему имя и фамилию, последовала советам уже не раз «залетавших» землячек, которые были в восторге от российского законодательства, позволяющего отказаться от ребенка и передать его на попечение государству, написала «отказную» и навсегда покинула сначала роддом, а затем и вообще пределы страны. Сулеймана «вербовщики» Терранского университета отыскали в одном из детских домов Челябинской области. Их сильно заинтересовал слух о чернокожем пацане, который держит в ежовых рукавицах суровую детдомовскую вольницу одного из самых сложных по контингенту сиротских домов. Слух оказался правдой, и Терранский университет получил нового абитуриента…

— Как дела, Сулейман?

Тот склонил голову в неглубоком церемониальном поклоне:

— Все в порядке. Ваше Величество, рабочие закончили подготовку к монтажу оборудования в седьмом и одиннадцатом секторах. Георгиевский зал будет готов к концу месяца.

Император кивнул:

— Хорошо, скоро должен подъехать Соболянин, проводишь его в Водный мир. Я приму душ и буду ждать его там.

Сулейман коротко поклонился и исчез.

Вадим появился в Водном мире через два часа. Дверь мягко уехала вверх, и он в восхищении замер на пороге.

— А ты неплохо устроился. — Он обвел взглядом высокий потолок, в толще которого в этот момент величественно проплывал могучий скат, стены, в которых яркими бликами мелькали стайки веселых тропических рыбешек, и сумрачную бездну пола, где едва просматривались в полумраке хищные тела акул. — И какова толщина воды?

Император улыбнулся:

— Рад тебя видеть, Вадим. А что касается воды, то стены и потолок — пятнадцать метров, а пол около двадцати пяти. Ну и как, тебе нравится?

Вадим кивнул:

— Впечатляет. — Он хитро прищурился. — Ты кому-нибудь уже показывал это место? Или я первый?

Ярославичев рассмеялся:

— Почти… ну да ладно, проходи, садись.

Вадим покачал головой и двинулся вперед к легкому столику из благородного бука и двум креслам черного английского дуба, стоящим в самом центре этого великолепия.

— Так вот куда, оказывается, уходят деньги…

Ярославичев снова растянул губы в легкой улыбке и, подождав, пока гость займет понравившееся ему кресло, уселся напротив. Они с минуту молчали, потом Вадим раскрыл тонкую папку и достал из нее два листка.

— Вот, ознакомься.

Ярославичев взял листы, некоторое время с подчеркнутым вниманием скользил по ним глазами и положил на столик. Лицо его ничего не выражало. Под столиком из темноты выплыла огромная морда акулы-молота. Она уставилась на Императора огромными немигающими глазами, словно приценивалась, но, решив как будто, что жертва, несмотря на свои скромные размеры, ей все же не по зубам, извернулась всем телом и ушла на глубину.

— И что, по-твоему, из этого следует?

Вадим посмотрел на Ярославичева долгим взглядом. В этом взгляде, в выражении лица было что-то такое, что всякий наблюдатель, даже не самый толковый (хотя какие здесь могли быть наблюдатели?), засомневался бы, действительно ли собеседнику Императора тридцать пять — сорок лет, хотя именно на столько он выглядел, да и вообще, человек ли это, смертный ли, или перед этими всевидящими глазами успела пройти длинная череда веков… Да и вообще, кто эти двое?..

Между тем в глазах Вадима вспыхнуло раздражение, однако он быстро подавил его и, когда заговорил, голос его был почти спокоен.

— Мы банкроты… Дмитрий.

По легкой заминке Император понял, что его собеседник хотел обратиться к нему иначе, но заставил себя произнести другое имя. Ярославичев качнул головой:

— Ну, я бы не оценивал ситуацию так однозначно…

Вадим саркастически ухмыльнулся и вольно, даже несколько развязно, развалился в кресле:

— Мы все банкроты, понимаешь, ВСЕ! Мы доверили тебе все свои деньги, все, что скопили за прошедшие века, а ведь это немало. И что же? — Вадим скрипнул зубами, выхватил из папки еще несколько листков. — Вот смотри, вот данные по «Беррингс», вот по «Дрезденер банк», а это совокупная сумма кредитов по одиннадцати крупнейшим банкам восточного побережья Соединенных Штатов! Сроки всех этих кредитов истекают через четыре месяца. Причем я имею вполне достоверные сведения, что шесть самых крупных банков Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии уже обменялись конфиденциальной информацией, и мы больше не можем рассчитывать даже на краткосрочные займы…

Ярославичев несколько мгновений молча смотрел на своего собеседника, по лицу его блуждала легкая, почти неуловимая улыбка.

— По-моему, ты не сообщил мне ничего такого, из-за чего стоило бы так нервничать, — сказал он наконец.

Вадим подался вперед, пристально глядя на Императора, словно пытался что-то рассмотреть за этой улыбчивой маской, и бессильно откинулся на спинку кресла.

— Действительно, кому я все это говорю?!

Император встал, прошелся вдоль стены, заложив руки за спину, остановился, устремив взор на стайку морских коньков, порхающих среди коралловых рифов, и замер неподвижно, любуясь умиротворяющим зрелищем. Потом резко повернулся к собеседнику.