– Конечно, у тебя есть полное право как следует отругать его, – сказала она лорду Прайду. – Он должен понять, сколько неприятностей он нам причинил. Но, ругая Джейка, держи его, пожалуйста, на руках!

Она сунула ребенка в руки отцу, и тот инстинктивно схватил мальчика и прижал к себе. Лорд Прайд вдруг с изумлением обнаружил, что стоит и крепко обнимает своего сына. Они оба были так потрясены этим необычным для них двоих объятием, что Габриэль, несмотря на ужасные обстоятельства их встречи, с трудом смогла сохранить серьезное выражение лица, оставляя отца наедине с сыном.

– Разрази меня гром! – воскликнул Натаниэль, разглядывая бледное лицо мальчика, которое впервые оказалось так близко к нему. – Скажи мне, ради Бога, о чем ты думал?

Лицо ребенка скривилось, рот открылся, и он опять приготовился зареветь.

– Не вздумай снова плакать, – резко сказал Натаниэль. – Теперь, дружок, уже и плакать-то не о чем. Не могу тебе пообещать, что дела и дальше пойдут хорошо, и предлагаю поберечь слезы до того времени, когда они смогут принести тебе ощутимую пользу.

Рот ребенка захлопнулся, маленькое тельце в руках его отца напряглось, мальчик твердо смотрел в глаза Прайда.

– Как ты сюда пробрался? – спросил Натаниэль после минутного раздумья. – Я хочу точно знать, как тебе это удалось. – Он сел на койку и неловко пристроил мальчика у себя на коленях.

Джейк, запинаясь, принялся за свой рассказ. Его голос все еще дрожал от слез, которые он старательно сдерживал.

– О Господи, – пробормотал Натаниэль, когда мальчик закончил свой рассказ.

И это был тот самый ребенок, который предпочитал рисовать палочкой на песке, а не лазить по деревьям, который кричал от ужаса, когда его сажали на пони – лошадку, чуть больше, чем его карликовый конь, который едва открывал рот, чтобы ответить на любой самый простой вопрос. Смелость Джейка и его изобретательность поразили Прайда. Впрочем, от этого дело не становилось менее серьезным.

– А что, ты думаешь, придет в голову мисс Приммер и няне, когда они придут утром в твою комнату и не найдут тебя там?

Джейк ничего не ответил, но по щекам его опять потекли слезы.

– Ты об этом не подумал, не так ли? Да они с ума сойдут, раздумывая о том, что могло с тобой случиться.

– Но ты же выгоняешь Примми, – прошептал Джейк, глотая слезы. – И я хочу быть с Габби.

– Да, я понимаю, – проговорил Натаниэль. Он откинулся на переборку, поддерживая ребенка на коленях.

Внезапно мальчика пробрала дрожь, и Прайд наконец-то обратил внимание, что вся одежда на его сыне вымокла, мокрые от морской воды волосы прилипли ко лбу. К тому же было далеко за полночь.

– Тебе лучше лечь, – сказал Натаниэль, вставая вместе с Джейком. – Больше уже ничего нельзя сделать. – Прайд поставил мальчика на ноги и стащил с него мокрую фуфайку. – Брюки тоже надо снять.

Лорд Прайд нахмурился, глядя, как ребенок послушно стал расстегивать пуговицы на своих штанишках. Но руки ему не повиновались.

– Давай-ка я помогу тебе.

Натаниэль наклонился и живо справился с застежкой, а потом бережно завернул ребенка в одеяло.

– Ну что, так теплее? – спросил он сына.

Джейк кивнул; кутаясь в грубую шерсть. Он был слишком шокирован и напуган событиями этой ночи, чтобы обратить внимание на изменившееся отношение к нему отца. Прайд поднял мальчика, уложил на койку, и тот свернулся комочком.

Натаниэль молча смотрел на ребенка. Он был скорее изумлен, чем сердит. Затем лорд повернулся и вышел из каюты.

Габриэль, плотно завернувшись в плащ, стояла, облокотясь о поручни.

– Ну что? – спросила она, когда Прайд подошел к ней.

– Я уложил его, и боюсь, что тебе не удастся лечь этой ночью.

– Это не страшно, я совсем не устала. Он в порядке?

– Он замерз, промок и абсолютно вымотан.

– И неудивительно.

Графиня помолчала, а затем неуверенно спросила:

– Ты его наказал?

Натаниэль покачал головой:

– В нынешней ситуации это бесполезно, тебе не кажется?

– Да, конечно, – согласилась девушка. – Просто я не знала, как ты воспримешь все это.

– Жаль, что ты так околдовала его, – произнес он, глядя на темное, бурное море.

– Не думаю, что все обстоит именно так, – запротестовала Габриэль. Впрочем, она не рассердилась: ей было понятно смятение Прайда.