* Купала (купа – куст, сноп сухих растений, травы) – один из важнейших праздников славян, время наивысшего развития творческих сил природы. Праздник начинался с вечера, длился всю ночь и заканчивался, когда на небосвод всходило солнце. Считалось, что ранним утром Купалина дня «солнце грае», встречаясь с месяцем. Славяне украшали себя венками и поясами из трав, уходили на берега рек, пели, водили хороводы, играли в ручеек. «Живым огнем» разжигали костры и прыгали через них. С горы скатывали горящие колеса, как символ солнца, выражая таким образом поворот солнца на зиму. С шутками, притворным плачем и непристойными песнями сжигали соломенную куклу Купалы. На рассвете сбрасывали одежды и купались, чтобы снять с себя злые немощи и болезни. В купальскую ночь, по преданиям, происходили всякие чудеса: цвели редкие загадочные травы (разрыв-трава, папоротник и т. д.), открывались невиданные клады. В эту самую короткую ночь в году, открывались проходы между Навью и Явью. Нечисть (Навье семя) получала доступ в реальный мир (Явь), а у человека появлялась возможность беспрепятственно «заглянуть за грань». Этим пользовались как простые люди (девушки гадали, плели венки и пускали их по течению; если венок подбирал юноша, то считалось, что этот выбор сделан самой Долей – богиней Судьбы), так и ведуны, колдуны и ведьмы. В Купальную ночь жрецы проводили обряд Великого Пророчества, предсказывая ближайшее будущее роду, племени или стране. Позднее христианская церковь заменила Купалу праздником Иоанна Крестителя. В результате появился странный гибрид – Иван Купала.

На капище народу набилось – не протолкнуться. Бояре и знатный люд, городские и посадские жители поближе к краде жались. За ними послы от земель, подвластных Киеву, потом купчины новгородские с челядью и охранниками-воинами стояли. Чуть подальше вольная русь, гребцы и холопы толпились. Тесно на требище. Скоро в путь дальний отправляться, а в христианской Византии навряд ли случай представится с богами родовыми попраздновать.

Объявил Звенемир начало праздника, велел послухам раму перед чучей поставить, стали Живой огонь [50] добывать. В раму бревно затесанное вправили, вервьем его обмотали. Запел кощун Звенемир, ритм помощникам своим задал. Потянули младшие ведуны за концы веревочные, закрутилось бревно, о подставу тереться острием стало. Нагрелась подстава от трения, а ведун мох сушеный под торец бревна засунул. Вначале легкий дымок вверх по бревну пополз, а потом и запал вспыхнул.

– Радуйтесь люди! – крикнул ведун и веточек на горящий мох подложил. – Огонь Сварожич на землю пришел. Очистить нас от скверны хочет.

– Слава Огню Сварожичу! – Младшие ведуны веревку ослабили и с песнопениями торжественными факелы в костер сунули.

– Слава! Слава! Слава! – отозвался дружно народ.

– Слава Роду и детям его! – Послушники у ведунов огонь животворный забрали и капище посолонь обнесли.

Затрещали сухие ветки, заплясали языки пламени на кострищах очистительных, что вокруг капища расположены.

– Слава! Слава! Слава! – троекратное славление к небу полетело.

– Слава Купале, дарителю первоцвета!

Подпалили послушники чучу, ярко вспыхнула прошлогодняя солома, к звездам дым белесый подниматься стал. А народ новый кощун затянул.

Быстро Звенемир с младшими ведунами обряд провели. Требу Сварогу, Перуну и остальным богам совершили, а около полуночи время для гаданий и предсказаний пришло.

– Чует мое сердце, что добром это не кончится, – шепнула мне Любава, когда ведун Звенемир бросил куриные кости на каменную плиту крады.

– Ну, а мы-то здесь на что? – подмигнул я жене. – Или зря к торжеству готовились?

А ведун меж костей зерно сыпать начал. Целой горсти не пожалел. Потом воды в миску золотую плеснул и рядом с зерном выставил.

– Несите Вещуна, – сказал он младшим ведунам.

Притих народ на капище. Все ждут, что им на ближайший год Вещун напророчит.

И мы с женой стоим. Рядом с нами Глушила с Велизарой, по левую руку Дарена, а по правую руку Кветан с Томилой пристроились. Жена у конюшего вширь раздалась. Дородной да спокойной стала. Лишь порой на Любаву косилась опасливо, а так ничего. Обвыклась. А моя жена, на нее глядючи, только усмехалась хитро.

– А новгородцы-то где? – спросил меня Кветан.

– Вон, там, – махнул я рукой в сторону выхода. – Насилу уговорил их в наши дела не вмешиваться. Еще не хватало, чтобы из-за Звенемира земли удельные меж собой перегрызлись.

– Боюсь, что не стерпят они, если заварушка начнется, – сказал конюший. – Мужики правильные, за то и пострадать могут.

– Надо сделать так, чтобы до дурного дело не дошло, – сказала Любава.

– Что-то на этот раз ведун не слишком торопится, – Дарена животик свой огладила.

– А чего ему торопиться? – пророкотал Глушила. – Еще устанет, а потом до Перунова дня хворать будет.

– Не тошнит тебя? – повернулась Любава к Одноручке.

– Нет, – улыбнулась та. – Помогла твоя травка. Дурноту словно рукой сняло.

А меж тем возле крады действо продолжалось. С песнопениями величавыми стали ведуны вокруг камня жертвенного обходить. Каждый, кто напротив Купалы останавливался, кланялся чучелу до земли и первоцветов связку в солому запихивал. Очередь до Звенемира дошла. Согнул он спину перед Купалой, а когда разгибаться начал, в сторону старика повело. Едва успел его младший ведун подхватить, а то так и упал бы на требище.

– Гляди-ка, – усмехнулся Глушила, – а Звенемир-то, чай, пьяный.

– Зря ты на старика напраслину возводишь, – сказала Любава. – Ясно же, что голова у ведуна закружилась.

– Совсем Звенемир сдал, – вздохнула Велизара. – Я к нему анадысь с пропажей пришла. Так он с меня куну целую взял. Ворожил-ворожил, а толку никакого. Так рогач и не нашла.

– Дался тебе этот рогач! – шикнул на нее молотобоец. – Я же тебе новый вырезал.

– Старый-то лучше был, ухватистей, – горько вздохнула Велизара. – Я к нему так приноровилась…