— Сигаретки у тебя не найдется? А то я свою пачку на том берегу оставил, я-то на минуту, за подковами пришел, подковы Аркадьевна привезти должна была, я заказывал, у нас только большого размера остались… Да ты не плачь, все нормально будет, вот у меня однажды на группу мишка вышел, так они…

Санька замялся. Ленчик своей болтовней мог доконать и нормального туриста, а оставишь его с Панночкой — вообще неизвестно что выйдет. Но любопытство пересилило.

Аркадьевна грохнула на стол пачку исписанной бумаги и принялась яростно перебирать листы, щурясь и бормоча. Они втроем сгрудились вокруг — Костян и Генчик поближе, Санька за их спинами, заглядывая через плечи. Аркадьевна наконец нашла нужную бумажку и уставилась на нее сквозь очки, держа на вытянутой руке.

— Группа с семнадцатого, на десять дней… погоди, мы их только сегодня спустили, а он уже прибежал? Ладно… У меня здесь всем мерина записаны, так? — спросила она, и Костя закивал. — Тринадцать человек — е-мое, вы тринадцать туристов запомнить не можете? — плюс вас трое… Или двое? Может, вы без повара ходили? Группа небольшая…

— Без повара мы бы запомнили, — с усмешкой ответил Генчик, — такое не забудешь.

— Точно, Катерина поваром ходила, — обрадовался Костя, — вон она в конце записана, теперь вспомнил. Надо же, из головы вылетело.

— Так, две семьи, это подружки три, помню, так… Анастасия Васнецова. Вот же она, вы чего мне голову морочите?!

— Так ты скажи уже, на ком она ехала, мы тебе сразу вспомним.

— Атос, Арамис, Тамерлан… Что?!

Аркадьевна в бешенстве отшвырнула список. Санька прищурился на неразборчивые строчки: имя туриста — кличка коня, фигурные скобки, объединяющие семьи и компании, одна кличка густо зачеркнута и рядом вписана другая, там знак вопроса — а, это Че, он шустрый, сомневалась, что справится. Санька еще не успел понять, что именно прочитал, а пол вдруг плавно ушел из-под ног, как тогда, во время землетрясения, уходила земля, как уходила из-под него конская спина

(бешеная тьма летит в лицо ничего кроме тьмы ничего больше не важно никаких напрягов восторг ужас

освобождение)

— Вы что мне тут понаписали?! — как сквозь вату донесся крик Аркадьевны. Она трясла исписанной ее собственным размашистым почерком бумажкой, очки съехали к кончику носа. — Что вы мне понаписали?! Какой Суйла?! Какой Караш?! Их обоих уже пять лет как съели!

Откуда я все это знаю? Санька рассказал, а детали я додумала. К тому времени я уже могла вникать в детали.

2

Все белые кони на самом деле — светло-серые. Заезжие скупщики их не берут, говорят, у них мясо в белых пятнах. Из первой рюмки обязательно надо немного налить в костер. Асе нравится грызть горькую изнанку апельсиновых корок. Она этого стесняется.

Все из-за Генки и его дурных ночных скачек. Начало я пропустила за мытьем посуды и, только когда выключила кран, услышала глухой топот копыт. Я стояла с мокрыми руками в тусклом пятне электричества под опустевшим навесом и понимала: что-то происходит в ознобной темноте за его пределами. Первым делом подумала: случилась беда.

У забора торчали туристы, и я подошла узнать, в чем дело. Топот затих; люди стыли молчаливыми напряженными тенями. Я почувствовала смутную дрожь земли. Услышала дробный рокот, далекий злой крик. Потом кто-то заорал матом, совсем уже жутким, но знакомым голосом, и тут до меня дошло.

…Генка наслаждался выжатой с четвертого захода победой, может, минуту. Никто не успел понять, что Саньки нет слишком долго, никто и забеспокоиться не успел, как прибежал Бобик — пустой — и встал рядом с Чалком, тяжело отфыркиваясь. Тут, конечно, все засуетились: искать, спасать, — но, пока договаривались и считали фонарики, Генка ускакал наверх поперек поляны и вскоре вернулся с Санькой за спиной. Вид у того был обалделый и какой-то блаженный.

Зря я при всех спросила, как Генка так быстро его нашел. Могла бы догадаться и промолчать. Но и его никто за язык не тянул говорить, что просто увидел, куда Саньку понесло, да понадеялся, что вывернет…

В общем, скачки Генка продул; он в этом не признался, да и не до выигрыша всем было, но Генка знал, и Санька знал, и все урочище, все пять домов знали уже назавтра. Генку заело. Он разочаровался в Чалке и бросился обучать своего серого трехлетку, который до сих пор ходил с молодняком, ни разу не седланный. В поход его взял заводным, чтобы пообмялся и не отвыкал от рук.

И серый неделю возил овощи, а когда доели последние картошины, я уломала Генку повесить на него кухню. Не всю: Генка возмущенно отверг мои мелкие прибамбасы и приспособы, поварешки, посудки, дощечки; сказал: заебет брякать. Но главное, огромные тяжелые котлы, от которых даже сильные кони неуклюже покачивались и оступались, все-таки забрал. Только идея оказалась плохой: раздутые котлами арчимаки пугали серого; он шарахался, норовил то отпрыгнуть в сторону, то понести, совсем задергал Чалка и довел Генку до белого каления.