Поддавшись внезапному и, скорее всего, хмельному порыву, я вскочила и ухватилась за улей с другой стороны. Медведь пошатнулся от неожиданности, но лап не разжал.

— Пусти! — глухо взревел он сквозь плотно стиснутые клыки с вываленным языком.

Я чуть не выронила улей, но быстро опомнилась и вцепилась пуще прежнего.

— Лапы прочь от частной собственности, пчелокрад!

— Жадина, — рявкнул медведь, упираясь задними лапами, — на кой он тебе сдался? Выбери любой другой!

— Я не воровка! — возмутилась я, наугад пиная ногой под улей. Медведь пошатнулся, но устоял.

— Ври больше!

Но тут пчёлам надоело бесцельно трястись в колоде и они решили внести посильную лепту в делёж улья. Подбадривая себя громким жужжанием, они высыпали из летка с безрассудной отвагой защитников осаждённой крепости.

Неожиданная атака застала нас врасплох. В темноте пчёлы и впрямь ничего не видели. Они кусались на ощупь.

Непотребно ругаясь, мы с медведем бросили улей и кинулись наутёк. Поскольку выход был один — через калитку — к ней мы и устремились, пыхтя бок о бок. Медведь галантно приотстал, пропуская меня вперёд. Лобастая звериная башка отвалилась и повисла у него за плечами, сменившись тёмноволосой макушкой.

Пчелы не отважились на длительную ночную вылазку и, язвительно пожужжав нам в тыл, отстали у обмолоченных снопов за амбаром.

Тяжело дыша, мы с возмущением разглядывали друг друга. "Медведь" оказался худощавым мужчиной лет тридцати, с узким пронырливым лицом, тёмными глазами и ястребиным носом. Волевой подбородок тщательно выбрит, волосы заплетены в косицу. Троюродный брат невесты, вспомнила я. Сидел в дальнем углу стола, вгонял в краску хихикающих соседок, сказал какой-то сальный тост про хомут для молодого. Выдавал себя за стражника в отпуске, щеголяя новёхоньким, с иголочки, кожаным камзолом, расшитым серебром по воротнику и обшлагам.

— Менес, — представился он, блеснув улыбкой.

Я брезгливо посмотрела на протянутую лапу. Спохватившись, "медведь" высвободил руку из шкуры, но я по-прежнему не спешила с рукопожатием.

— Ведьма, — холодно сказала я. — А шкура вам идёт. Прямо как по вас сшита. Даже не верится, что съёмная… пока съёмная.

Улыбка поугасла.

— Уважаемая госпожа ведьма, — тщательно подбирая слова, начал Менес, я никогда бы не позволил себе этот глупый маскарад, если бы знал, что перебегаю вам дорогу. Простите. Я готов искупить свою бестактность… э-э-э… двумя серебряными монетами.

Это становилось забавным.

— Которые вы только что вытащили из моего кошеля?

Вор заметно погрустнел. Он и впрямь знал свое ремесло, но с заговоренным карманом столкнулся впервые.

— Возможно, я ошиблась, — в раздумье продолжала я, — и деготь с перьями пойдут вам еще больше. А уж без руки вы и вовсе будете смотреться неотразимо.

Монетки с тем же проворством вернулись в кошель, вор безрезультатно похлопал себя по карманам и с надеждой предложил:

— Ну, хотите… э-э-э… мою шкуру?

Я с трудом удержалась от смеха:

— Вашу или медвежью?

— Медвежью, — торопливо поправился он, — вот, пощупайте — совсем новехонькая, позавчера на торжище купил.

— Вы купили шкуру стоимостью по меньшей мере в три золотых кладня, чтобы украсть улей, которому красная цена шесть серебряных кипок?!

Вор смущённо кашлянул, и я поняла, что за шкуру он тоже не платил.

— Снимайте, — решила я. В конце концов, отлавливать воров я не нанималась, а шкура и впрямь была хороша.

Менес с похвальной расторопностью выкарабкался из шкуры, торжественно вручил мне обновку, раскланялся и был таков.

Скатанная в трубку шкура оказалась немногим легче неосвежёванного медведя. Я поволокла её к дому по земле, за хвост, чувствуя себя убийцей, прячущим свежий труп. Морда подпрыгивала на кочках, выпирающие клыки оставляли два глубокие борозды. В конце концов они так крепко увязли в нижней ступеньке крыльца, что я чуть не упала. Обозлённая, я дёрнула посильнее и хвост остался у меня у руках.

Плюнув, я бросила шкуру во дворе — у меня уже начинало шуметь в ушах, следовало как можно скорее приступить к врачеванию. Один-два пчелиных укуса я ещё могла вынести, но от пяти как-то чуть не умерла.

Наглотавшись саднящих в горле декоктов и вытащив из различных частей тела с полдюжины пчелиных жал, я крепко призадумалась. Да, неприятно, но терпимо, и магия на сей раз не подвела — от укусов остались едва заметные красные точки и лёгкий зуд под кожей, в то время как левая щека по-прежнему занимала большую половину лица.