Шрифт:
О чем он думает, глядя на нее? Уж не о том ли, что напрасно связался с ней? Нет, лучше не знать его мыслей.
Вскоре он направился к своей походной постели, и Кортни пожалела о том, что Чандос потерял к ней интерес, так сильно возбудив ее любопытство. Она заметила, что он еще не обсох после купания — темная кожа спины между лопатками блестела от влаги при свете костра. Ей вдруг неудержимо захотелось подойти и вытереть его тело ладонью.
"О Кортни, ради Бога, засыпай!»
Глава 17
— Доброе утро! Кофе готов, и еда теплая. Чандос застонал, услышав ее бодрый голос. Что, черт возьми, она тут изображает? Потом, вспомнив, что почти не спал из-за нее всю ночь, угрюмо глянул на Кортни.
— Ты хочешь есть?
— Нет! — резко бросил он.
— Ради Бога, Чандос, не злись на меня!
— Ты что, забыла? Ведь я говорил тебе, что не ем по утрам.
— Нет, я все помню. Ты сказал, что мало ешь по утрам, поэтому я приготовила тебе две кукурузные лепешки. Очень легкий завтрак. Кстати, если бы ты ел по утрам основательнее, нам не пришлось бы тратить время на еду днем. И тогда наша поездка…
— Если ты на секунду умолкнешь, леди, я объясню тебе, что вчера в полдень мы делали остановку только из-за тебя. Без тебя я в два раза быстрее покрыл бы этот путь. Но если ты считаешь, что твой зад выдержит…
— О, перестань, пожалуйста! — смущенно воскликнула Кортни. — Прости, я просто думала… нет, кажется, я вообще не думала. Ты прав… мне пока трудно проводить в седле больше времени. — Она покраснела. — И я признательна тебе, что ты так снисходителен к моим… — она запнулась, залившись ярко-пунцовым румянцем.
— Я поем твоих кукурузных лепешек, — ласково сказал он.
Кортни бросилась подавать ему завтрак. Опять она сморозила глупость! Конечно, он прав: она просто забыла, как болит у нее тело, и о том, что будет, если ей придется проводить больше времени в седле. Сейчас мучения не так донимали ее, как пророчила ей Матти, но это лишь благодаря заботливости Чандоса.
Подавая ему кофе, Кортни спросила:
— Когда мы въедем на Индейскую Территорию?
Он небрежно ответил:
— Уже въехали вчера вечером, примерно за два часа до привала.
— Ой! — вскрикнула Кортни. — Уже? Вообще-то от того, что канзасская земля осталась позади, ничего не изменилось. Чего она ожидала? Индейских вигвамов? Насколько видел глаз, вокруг не было ни души, только бескрайняя равнина да деревья вдоль берегов реки. И все же эти земли принадлежат индейцам, а значит, они где-то поблизости.
— Не волнуйся, леди.
Она взглянула на него, через силу улыбнувшись. Неужели ее страх так заметен?
— Почему бы тебе не называть меня Кортни? — спросила она.
— Это имя не имеет ничего общего с этими местами.
Кортни ощутила раздражение.
— Надо полагать, Чандос не настоящее твое имя?
— Нет. — Если бы он не прибавил больше ни слова, она приняла бы это как должное, но на этот раз он удивил ее. — Так называла меня сестра, пока не научилась выговаривать мое имя.
"Какое же имя созвучно имени Чандос?» — подумала Кортни, радуясь тому, что хоть что-то узнала о нем. Значит, у него есть сестра?
Казалось, обращаясь не столько к ней, сколько к самому себе, он пояснил:
— Это имя я буду носить до тех пор, пока не сделаю все для того, чтобы моя сестра уснула с миром. Кортни похолодела:
— Это звучит загадочно. Но ты вряд ли что-нибудь добавишь.
Он словно очнулся и долго молча смотрел на Кортни. Наконец Чандос сказал:
— Ты не пожелала бы этого слышать.
Кортни хотела сказать ему, что он не прав и ей очень интересно знать не только это, но и вообще все о нем, но она промолчала.
Пока Чандос допивал кофе, она пошла седлать свою лошадь, понимая, что это займет у нее вдвое больше времени, чем у Чандоса.
Скатывая походную постель, Кортни спросила:
— У этой кобылы есть имя, Чандос?
Он собирался бриться и не взглянул на нее.
— Нет.
— Можно мне…
— Назови ее, как хочешь, Кошачьи Глазки.
Кортни пошла к своей лошади, обиженная его иронией. Назвать кобылу, как она хочет? Но ведь и Чандос называл Кортни, как хотел! Он знал, что ей не нравится обращение «леди», но «Кошачьи Глазки»? Вообще-то «Кошачьи Глазки» ей нравились гораздо больше, чем «леди», особенно в его устах.