От жалобного крика женщины Анино сердце словно сжалось в маленький комочек и холодом забилось в груди.

Она разом вспомнила погибшую мамушку, её теплые руки, нежный голос, мягкие губы, целующие в лоб, и тот страшный день, когда на пороге класса возникла классная дама госпожа Савина.

– Мадемуазель Веснина. Аня… – голос всегда строгой наставницы сорвался, и Анна поняла: случилось нечто страшное.

Материны похороны Анна не помнит. Сколько раз она пыталась мысленно восстановить лицо отца, идущего за гробом, занавешенные чёрным зеркала, свежевырытую могилу на кладбище. Ничего не получалось.

В памяти всплывали лишь пронзительные крики плакальщиц да плывущий по дому густой запах ладана.

– Надо жить, – сказала тогда убитому горем отцу Анна, – это трудно, но надо.

И вот сейчас, смотря, как бьётся над распростёртым телом мужа молодая женщина, Анна на миг возвратилась в пережитое.

– Где они живут, Юшины? – повернулась она к Анисье.

– В Никольском конце, сразу за рекой. Почти напротив нашего старого дома.

Анна согласно кивнула головой, подумав, что надобно непременно сходить к Юшиным и оставить вспомоществование.

Несколько дней подряд ельчане обсуждали смерть Васьки Юшина, которого в городе знали с малолетства. И то сказать: сопливым мальцом начинал служить у лавочника мальчишкой на побегушках, недавно в приказчики вышел, женился, и вот, поди, какая беда приключилась. Судили, рядили и так и этак: одни говорили, что убили мужика, а тело в реку сбросили, а другие настаивали, что Васька спьяну утонул, но некоторые шёпотком обсуждали, что дело тут тёмное и загадочное. Кое-кто, для безопасности сплюнув три раза через левое плечо, предполагал, что не иначе как к Васькиной гибели нечистый свою мохнатую лапу приложил али речная дева парня к себе утянула.

Больше всех негодовал на шептунов настоятель Успенского собора отец Александр – высокий, осанистый пастырь с густой чёрной бородой и зычным гласом. Он славился среди прихожан отменной учёностью и нетерпимостью ко всяческого рода суевериям, гулявшим по умам людей с того дремучего времени, когда в здешних местах проживала чудь белоглазая.

После Васькиного отпевания батюшка подозвал к себе главную городскую сплетницу, тётку Мирониху, и принялся чехвостить её и в хвост и гриву.

– Негоже, тебе, матушка, всяческой чародейщиной, прости Господи, народ смущать. Языки-то без костей, вот и мелете с бабами что ни попадя по своей серости. Ещё раз услышу ваши глупости – наложу епитимью молчанкой. Поняла?

– Поняла, поняла, батюшка, – испуганно бормотала Мирониха, беспрестанно кланяясь отцу Александру. Однако, забежав на минутку в дом Весниных почаёвничать с Анисьей, языкатая баба не удержалась и, таинственно покрутив головой по сторонам, быстро выпалила: – Надька Юшина, вдовица, мне рассказывала, что Васька через колдовство смерть принял! – она выразительно закатила глаза и завздыхала, указывая на важность имеющегося у неё секрета. – Но это, т-с-с-с, отец Александр мне говорить не велел.

В наказание за болтливость Мирониха пошлёпала себя по губам двумя пальцами и, взметнув юбками, унеслась «к подруженьке Семёновне помочь пряжу разматывать».

– Интересно, о каком колдовстве Мирониха баяла? – озабоченно поделилась с Анной нянюшка. – Неужели в наших краях нечистые балуют? Не приведи Бог. Наш Иван Егорович частенько в Олунец с казной мотается, надо бы разузнать да предупредить.

– Урядник наверняка уже разобрался, да и не верю я во всякие сплетни, – успокоила старушку Анна и добавила: – Впрочем, как раз сегодня я собиралась навестить вдову Юшину и оставить ей толику денег. Надеюсь, мы сможем узнать новости из первых рук.

Решительно поднявшись, Анна надела лёгкую шляпку, подаренную подругой Маришей Вороновой накануне выпуска, и вопрошающе посмотрела на Анисью:

– Ты со мной?

Идти решили пешком. Быстро миновав торговую площадь, на минутку заглянули в отцовскую лавку, потом неспешно перешли каменный мост через Урсту и оказались в людском конце, осенённом крестами старинной Никольской церкви.

С тех пор как Веснины переехали на центральную улицу, здесь, казалось, мало что изменилось: разбитая тележными колёсами дорога пучилась подсохшей по краям жирной грязью, а вдоль домов настелен дощатый помост для пешеходов. Всё так же, как велось исстари. Только, пожалуй, дома… В детстве они казались маленькой Ане огромными, тёмными кораблями, скребущими небо своими трубами, а нынче преобразились в скромные избы-пятистенки на высоких клетях.

К дому Юшиных Анну с няней безошибочно привела тропинка из нарезанного елового лапника.

– Гроб несли, – крестясь, заметила Анисья и, озабоченно наморщив лоб, покопалась в кармане широкой юбки. – Куда же он подевался, в толк не возьму.

– Кто нянюшка?

– Да петушок на палочке! А, вот он!

Анисья выудила из кармана прозрачно-красный леденец, отколупала с него пальцем налипшие хлебные крошки и деловито обдула со всех сторон:

– Ить у Надюшки Юшиной мальчишечка есть, гостинчик ему дадим.