И понеслось. От нежелания Леонида делать пластику, чтобы убрать «уродское пятно», разговор незаметно перешёл на его работу, на не начатую кандидатскую, на не вынесенный мусор, и отвалившуюся в ванной плитку…

Где-то в этом месте обычно Надя иссекала, в появившуюся паузу Леонид кое-как вставлял несколько извинений, сам зачастую не понимая зачем: вероятно, просто чтобы понизить уровень звукового воздействия на уши, после чего они мирились, и жизнь продолжала идти своим ходом.

Но в этот раз Надя никак не могла завершить свой список накопившихся претензий и обид. Леонид сидел, смотрел на отколовшийся кусок плитки над раковиной, даже уже не слушая девушку, и молчал. Ни извиняться, ни тем более, спорить, не хотелось. Надоело. Вдобавок, разговор с Сашкой несколько часов назад по поводу свадьбы…

Под ногами захлюпало – струя из крана, попав на перевёрнутую ложку в мойке, устроила локальный потоп, который, в общем-то, соответствовал внутреннему состоянию Леонида: он уже почти год ощущал себя пассажиром тонущего судна. Собственно, и предложение руки и сердца было лишь жестом отчаяния в попытках залатать прогнившее днище корабля.

«…А вдруг в порту не найдётся корабля получше? А если это не течь, а просто дождь в трюм накапал? А может, на самом деле надо…»

Да пошло оно… – Леонид встал со стула, перекрыл взбесившийся кран, посмотрел Наде в разъярённые глаза и в нескольких не слишком длинных фразах изложил всё то, что уже так давно хотел сказать.

Через три часа Леонид, сидя за компьютером в непривычно пустой и неуютной комнате (Как половина квартиры может поместиться в один чемодан?!), рассеянно гуглил информацию о режиме работы ЗАГСА, где пылилось теперь уже никому не нужное заявление.

Энтропия одержала очередную победу.

Понедельник, десятое октября

3. Придя домой, Леонид первым делом выдвинулся в лоджию – курить.

С высоты шестнадцатого этажа проспект Луначарского казался замысловатой детской площадкой, по которому сложными траекториями двигались заводные машинки и шли человечки из Lego. Перегнувшись через раму, Леонид посмотрел вдоль дома – машина стояла на месте, где он её и оставил, приехав с работы – прямо напротив въезда во двор. Немыслимой удачей было найти парковочное место так близко к дому в шестом часу вечера. Но ему это удалось.

– Ты – счастливчик! – провозгласил на всю лоджию Леонид и криво ухмыльнулся своему отражению.

Покурив, он прошёл на кухню – к Сашкиному приходу надо было бы разгрести скопившийся за неделю бардак – да, да, та же самая энтропия в действии.

Окинув взглядом кучу посуды на всех поверхностях, уже успевших забыть, каково это, когда тебя протирают разными тряпочками, лужу позавчерашнего кофе на плите, остатки яичницы в сковороде, Леонид почувствовал в полной мере, что он вернулся домой с суточного дежурства. Отягчающим обстоятельствам была встреча в кафе с Надей за несколько часов до начала смены, спровоцированная его же ночным звонком, который, в свою очередь, был вызван пятью бутылками пива.

Спокойного разговора не получилось.

Хорошо, что кипятком в лицо не плеснула, – вздохнул Леонид, вспомнив безобразную сцену, и задумчиво включил свет над раковиной. В свете лампочки гора посуды выглядела ещё неприступнее.

В конце концов, Сашка за двадцать лет дружбы видел и не такое, – с некоторым сомнением решил Леонид, заворачивая кран и косясь на часы. А я, как выяснилось вчера – «свинья, слизняк и одновременно стервятник»! Надо соответствовать зоологическому образу!

В кармане завибрировал мобильник. Звонил Павел Петрович, реаниматолог, сменивший Леонида на смене. Скривившись, Леонид поднял трубку.

– Лёнь, иди ты к чёрту! – категорически поприветствовал его коллега. – Откуда ты знал, что к нам Анисимову из ревматологии переведут?!

Леонид скрипнул зубами.

Вы же всё прекрасно знаете, Павел Петрович, – чуть было не ответил он, – К чему этот цирк! Шёл я вчера днём по больничному коридору, увидел Анисимову, щебечущую на скамейке с соседками, и внезапно осознал, что через двадцать шесть часов свежий тромб в её ногах решит отправиться в небольшое путешествие. Также как неделю назад я осознал, что у вашего Петрихина начнётся острая почечная, если не увеличить объем, а Ивановой, напротив, надо срочно прекратить лить растворы. Два года работаем вместе – можно как-то и обойтись без подобных преамбул!

Но, разумеется, Леонид ничего такого говорить не стал, а только хмыкнул что-то невразумительное и спросил:

– Что с ней?

– Субмассивная ТЭЛА, как будто бы ты не знаешь! – в сердцах воскликнул Павел Петрович. – Сейчас заведующая ревматологией звонила – опять ваш Леонид Николаевич моих пациентов сглазил…

– Дура она, – охарактеризовал Леонид бестолковую и визгливую Катерину Ивановну. Та проигнорировала его вчерашнее настоятельное требование назначить Анисимовой Клексан, сделать экстренное УЗДГ вен и дёрнуть хирургов: «Идите в свою реанимацию и не мешайте нам работать, Леонид Николаевич! Какие тромбы – вы её ноги видели?! Как у девочки! Клексан? У неё и так пониженная свёртываемость!»

– Дура, но доктор хороший, – не вполне согласился Павел Петрович.

Несколько мгновений оба врача молчали в трубку.

– А остальные как? – наконец спросил Леонид. Он ни на секунду не поверил, что причиной звонка стала фраза на пересменке: «На терапии в шестой палате лежит Анисимова. Может к вечеру ухудшиться».

– Лёнь, – голос реаниматолога в трубке стал тихим и вкрадчивым. – у Войстрикина какой-то дискомфорт в животе, а ты вчера ему начал Омепразол без причины…

Значит, язва всё-таки открылась, – понял Леонид. Наличие «нехорошей» язвочки в желудке пациента Войстрикина он осознал ещё вчера и начал гастропротекторы в надежде предотвратить кровотечение. Не получилось.