В полдень сделали краткий привал. Мы уже сомневались, что поступили правильно, покинув лагерь. Бродить под обрывом ночью среди волков, наверное, небезопасно. Возвращаться назад, ничего не разузнав, не поднявшись, как мы планировали, на плато, но уже протопав восемь километров — глупо. Значит, идем дальше! Человек всегда надеется, что впереди его ожидает лучшее, хотя практика показывает, что это далеко не так.

Начавшаяся жара вынудила нас двигаться по мелководью — хоть ноги в прохладе. Сергей, точно собака-ищейка, рыскал по сторонам, осматривал, обнюхивал каждый подозрительный след, камень.

— Следы змей, — подходя, сообщал он, — или нора корсака.

Наконец он надолго исчез под обрывом и, когда я уже начал беспокоиться, не случилось ли что, закричал откуда-то сверху:

— Идите скорее сюда!

Он стоял возле двух соприкасающихся вершинами глыб сколотого известняка. Щель, тянущаяся сверху, в основании камней расширялась, образуя небольшую узкую пещерку. В глаза сразу бросился полуразрушенный каменный очаг. Внутри пещеры земля была устлана сухими ветками.

— Вы туда взгляните, — кивнул Салифанов. В стороне на каменных подпорках стояла добротная алюминиевая, не меньше шести метров в длину, лодка Вокруг нее были разбросаны металлические части мотора.

— Стационарный дизель, — сказал Сергей, проследив мой взгляд, — обычно таким дефицитом не разбрасываются!

А ведь мы наблюдаем следы катастрофы, понял я. Кто-то возле берега потерпел крушение. Чудом выбросился на песок, жил в пещере, пытался чинить мотор, а потом, бросив все, ушел искать спасение. А может, и не успел уйти…

Эхо чужой трагедии ненадолго приглушило озабоченность собственным положением. Я смотрел на лодку, пещеру, костровище и представлял неумолимо разворачивавшиеся здесь события. Я уже знал, как это случается. Вначале у них кончилась вода. Они собирали языком с камней выступавшую по утрам росу. Пили морскую воду. Голодали, пытались поймать уток. Боролись за нормальные бытовые условия, потом только за средство передвижения. В отчаянии собирали и вновь разбирали не желающий запускаться мотор. Пробовали выйти на веслах. Пытались сохранить жизнь — успешно ли только? Быть может, мы, идя по старым следам, поэтапно повторяем их судьбы?

Долго стояли скорбно, как возле открытой могилы, у валунов.

Уходили от лодки и пещеры с тяжелым сердцем. Как знать, может, там, впереди, мы упремся в осыпь, непреодолимой плотиной перекрывшую песчаный пляж. И в этом тупике обнаружим самое страшное — тела людей, шедших до нас. Я брел, смиряя свои чувства с увиденным. Нельзя сейчас распускать фантазию. Раздумья спасения не принесут. Помочь могут только ноги, на их силу и резвость наша надежда…

Неожиданно почувствовал какое-то изменение в окружающей природе. Еще не осознавал, что именно меня встревожило, но насторожился, затаил дыхание. Морская жизнь приучила к непредсказуемости поворотов судьбы. Отвечать на них размышлением некогда. Тут действуют инстинкты, как у животных — потенциальных жертв хищников. Спасает только реакция. Вначале отпрыгивай, потом размышляй. Если бы зайцы соображали, куда им бежать при неожиданном выстреле, а не бросались отчаянным прыжком к ближайшим кустам, их давно бы извели на мясные пирожки. Мы научились чувственному, свойственному животному миру восприятию: не видеть опасность, а ощущать ее всеми порами тела, перерабатывая в информацию непонятные шумы, оптические явления, колебания воздуха, цвета, которые обычно не замечаем. Вот сейчас произошло что-то, не поддающееся мгновенной оценке. Я еще не знаю, бояться, смеяться или относиться к этому событию безразлично, но уже сгруппировался и приготовился к действию. Шарю напряженными глазами вокруг. Сердце впрыскивает в кровь адреналин, подготовляя мышцы к взрывным нагрузкам. В долю секунды организм мобилизовался для прыжка, бега, борьбы. Теперь очередь разума.

Что произошло? Откуда исходит опасность? Явной угрозы нет. Что я вижу? Ничего страшного. Что я слышу? Ничего необычного. Нет! Ошибка! Слышу! Шум прибоя. Почему привычный шум волн так встревожил меня? Слышу его с двух сторон! От моря и от обрыва.

Все эти чувства и мысли раскручиваются мною мгновенно. Так на сверхбыстрых скоростях записывают на магнитофон звуковую информацию. Передают ее единым импульсом. Потом, при расшифровке и воспроизведении, секундную запись растягивают на часы звучания. Я не обдумывал эти мысли в отдельности, я схватил их все разом. Разом осмыслил. Разом принял решение. Со стороны все предпринятое мною выглядело лишь как мгновенная остановка в движении. Я закончил шаг, уже зная — ничего страшного не произошло. Просто голая стометровая площадь известковой стены, отражая звуки, моделирует пятисложное эхо!

— Эхо! — громко крикнул я прямо в обрыв.

— Эхо! — вернулись ко мне все три буквы, составляющие слово.

— Море! — сказал я.

— Мо-ре! — ответил обрыв.

Это было удивительно! Здесь можно было разговаривать с эхом, слыша не обрывки последнего слога, а целое или даже два коротких слова, причем слышать в многократно усиленном звучании.

— Сергей! — крикнул я.

— Сергей! — обратился к Салифанову берег.

— Обалдеть! — ахнула восхищенная Войцева.

— Обалдеть! — ответил обрыв.

Четверть часа мы не могли сойти с места, завороженно беседуя с собственными возвращенными голосами.

Удивительный это берег. Мы столько увидели там, что не хватит времени описать половины. Цветные известняки. «Каменный цветок» — так мы определили для себя скопление вертикальных известковых плит, расходящихся в стороны, как лепестки распустившейся лилии. «Открытая книга» — две идеально ровные пятнадцатиметровые глыбы, стоящие вплотную друг к другу, как две страницы. Щель, идущая между ними, была одинаково ровна от основания до вершины. Сравнения с поверхностями, обработанными рубанками, наждачной бумагой, полировальным кругом и любым другим инструментом, не смогут передать мое изумление пред видом этих геометрически правильных плоскостей.

Многое мы увидели на том берегу, но главное — тропу, ведущую наверх, отыскали только к вечеру. Не было в ней ничего выдающегося, но обрадовались мы ей гораздо больше, чем всей прибрежной экзотике, вместе взятой. Что проку в этих природных чудесах, не будь той тропочки к людям? Кто бы потом вспоминал «Каменный цветок», описывал знакомым «Открытую книгу»?

Поднимались долго. Глазам с величиной обрыва справиться было легче, чем ногам. Тропа, неизвестно кем и когда протоптанная, извивалась, цеплялась за крутые склоны. Может, здесь когда-то ходили обитатели хижины, полуразвалившийся фундамент которой мы обнаружили на берегу?