А она вспоминает об этих поездках? Не пришла ли она в отчаяние от мрачной обстановки, которая теперь ее окружает? От постоянного, неистребимого запаха хлорной извести?

Выбросить все это из головы! Она решила не видеть его. Он и глазом не моргнул, когда Рабю передал ему ее слова, но у него по спине пробежал холодок. Слишком многое стояло за этими словами!

В сущности, Мур-мур, подобно некоторым вдовам, вероятно, испытывает теперь чувство освобождения. Она вновь обрела себя, свою личность. Она не будет больше жить на привязи при другом человеке, звонить ему по два раза в день и потом ехать на свидание с ним.

Она перестанет быть бессловесной. Отныне будет говорить не он, и не его станут слушать, а ее. Уже сейчас она для адвокатов, судей, надзирательниц, начальницы тюрьмы лицо самостоятельное и представляет интерес сама по себе.

Когда сворачиваешь с автострады, дорога ныряет в лес. Там, за рощей, посреди лугов стоит их «Монахиня». В прошлом году на рождество они купили для Патрика козу.

Мальчик большую часть времени проводит с садовником, добряком Фердинандом. С ним ему куда интереснее, чем с няней, мадемуазель Жак. Это ее фамилия — Жак. Патрик зовет ее Мусик. Вначале это коробило Мурмур. Она была всего-навсего «мамой», а самым главным лицом для Патрика была Мусик.

— Папа, а почему мы не живем тут все вместе?

А правда, почему? Нет, лучше не думать. Станешь вдумываться, только хуже будет. Просто надо завтра съездить на виллу.

— А мама? Где мама?

Что он ответит? И все-таки съездить нужно. Все равно в субботу редакция закрыта.

Ввести машину во двор было нельзя: с грузовика сгружали бочки с мазутом. Ален кое-как пристроил ее на улице. Проходя мимо касс, бросил взгляд на очередь. Кроме всевозможных конкурсов, редакция организовала клуб для подписчиков журнала, и теперь его членам выдавали значки.

Смехота! Впрочем, такая ли уж смехота? Начав с двух-трех комнат на верхнем этаже, он сумел приобрести все здание, а через год полностью его перестроит. Тираж журнала с каждым месяцем растет.

— Привет, Ален.

Старые сотрудники, те, кто окружал его с первых шагов и входил в его компанию, когда он был еще начинающим журналистом, звали его попрежнему Ален. Для остальных он стал патроном.

— Привет, кролик.

Он любил подниматься с этажа на этаж, пробираться узкими коридорами, взбегать вверх и спускаться вниз по лестницам, проходить через различные отделы редакции, наблюдая сотрудников за работой.

Он не корчил недовольную мину, если заставал в какой-нибудь комнате пять-шесть человек, рассказывающих анекдоты и хохочущих до слез. Он присоединялся к ним. Но сегодня-нет.

Ален продолжал подниматься по лестнице, пытаясь выбросить из головы сумятицу осаждавших его мыслей, обрывочных и смутных, как иные сны. Они были так нечетки и бессвязны, что он едва ли сумел бы выразить их словами. И тем не менее они грозили раздавить его.

Земля уходила у него из-под ног. Он как бы присутствовал при своем собственном вскрытии.

В кабинете он застал Малецкого.

— Нет, мадемуазель, — отвечал тот по телефону, — нам ничего не известно. Очень сожалею, но ничем не могу быть вам полезен.

— Все по поводу?..

— Да. Теперь пошла провинция. Эта вот звонила из Ла-Рошсюр-Йон. У меня к тебе поручение. Звонил комиссар Румань. Просил тебя заглянуть к нему, как только сможешь.

— Еду.

Честно говоря, этот вызов не огорчил Алена. Он не знал, куда себя деть. Ему казалось, что его присутствие всех стесняет.

Но прежде чем ехать, он зашел в бар напротив выпить стакан виски. Он не собирался выходить за обычные рамки — он еще утром сказал об этом Минне. И сегодня пил не больше обычного.

Он всегда так пил — может быть, потому, что алкоголь его подстегивал. Вечная погоня за повышенным жизненным тонусом. Приятели его тоже пили. За исключением тех, кто после женитьбы отошел от компании и все реже встречался со старыми собутыльниками. Над ними, беднягами, одержали верх жены. Женщины. Всегда и во всем они незаметно одерживают верх.

Мур-мур тоже. Разве не она в конечном счете одержала верх?

Или Минна. Она переступила порог его квартиры в семь утра. А в одиннадцать, самое позднее в половине двенадцатого уже добилась того, что он нанял ее на полный рабочий день. Как знать: не застанет ли он ее вечером у себя дома? Пройдет немного времени, и не исключено, что она вообще переедет к нему на улицу Шазель.

— Двойное?

Зачем спрашивать? Он не стыдится пить, не устыдится даже, если станет так называемым алкоголиком. Нынче это не порок, а болезнь. А раз болезнь — тут уж ничего не поделаешь.