— Что, заснул прямо перед выходом? — спрашивает его судья. — Должно быть, у тебя железные нервы, номер «92».

— А? Заснул… — что-то бормочет боец, но я не слышу его ответа, поскольку вслед за парнем закрываются двери, и я остаюсь в комнате один ещё на сорок с лишним минут.

На бойцовские ямы опускается ночь. Я думаю о чём угодно, но только не о предстоящей схватке. Меня волнует вопрос, почему сутки здесь такие же, как на земле, но год длится в три раза дольше; меня беспокоит, расстроится ли Линетт, если я умру или плюнет на мою могилу; и будет ли вообще у меня могила?

— Мы справимся, Саша, — коротко и чётко говорит Ни.

— Да, — вслух отвечаю я ей, окончательно собравшись. В этот самый момент врата на арену открываются, заставляя моё тело сжаться.

— Номер «65», через десять минут твой выход, — говорит судья. Сразу после этого в комнату ожидания вваливаются три стражника, несущих того самого молодого парня, с которым я провёл странную беседу в темноте. Он истошно вопит на руках у надзирателей, заливая деревянный пол сочащейся из обрубленных бёдер кровью.

Просто ахренительно воодушевляющая картина, боже… Бедняга Фейтдинг…

— Милостивые старые боги! — кричит кто-то из вошедших с другой стороны рабов. — Гарат, твои ноги!

Стражники и прибывшие бойцы начинают возиться с раненным, но меня беспокоит кое-что другое.

Гарат? Странно, но мне он представился Фейтдингом.

— Ну как, Саша, готов надрать ей задницу? — раздаётся знакомый голос Андреаса.

— О, и ты здесь? Чего пришёл? — спрашиваю я, с трудом выбираясь из своих раздумий.

— Пожелать тебе удачи, конечно, — как всегда беззаботно отвечает Андреас. — Не хотелось бы увидеть, как ты теряешь ноги или башку, например. Так что, надеюсь, что Галидей отсыпет тебе немножко моей удачи, если я перед самым выходом рядышком постою.

— Кажется, тот парень отсыпал кому-то всю свою удачу, — говорю я, указывая на раненого. — Этот Фейтдинг перед выходом нёс какую-то чушь про…

— Тс-с-с-с! — затыкает мне рот Андреас, испуганно выпучив глаза. Он оборачивается, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает, а затем произносит: — Ты что, совсем спятил, Саша? Ты зачем это имя при стражниках говоришь? Хочешь подохнуть ещё до выхода на арену?

В это самое мгновение на заднем плане умирает от кровотечения бедняга Гарат.

— Блять, я и на арене не сильно хочу подохнуть! А что такого я сказал? — недоумеваю я.

— Каждый раз забываю, что ты совсем ничего не смыслишь в богах… — шепчет Андреас. — Сирвийцы упоминания новых богов-то не переносят, а ты спокойно называешь имя того, от кого даже новые боги отвернулись!

— Андреас, я назвал имя чувака, которому только что ноги отрубили! — оправдываюсь я.

— Не может такого быть, чтобы какой-то слабак из рабского лагеря носил имя отречённого девятого бога! — продолжает убеждать меня Андреас.

Да какого ж лешего творится?

— Всё, номер «65», твой выход, — устало говорит судья. — Ты удостоен чести поставить точку в сегодняшних боях, кровью врага или же своей кровью — тут всё зависит от тебя.

Лучшие слова, какие я только мог услышать перед выходом на смертельную битву.

Я решаю долго не мяться, хватаю одноручный клинок и быстрым шагом прохожу через врата. Андреас что-то кричит мне вслед, но я его уже не слушаю. Чем быстрее это закончится, тем лучше. Умру я или нет — в любом случае освобожусь от рабской участи. Нет…

Я совершенно точно не умру. Ни за что!!!

Оказавшись на арене, я осознаю, что ночь окончательно опустила свой занавес на бойцовские ямы. Луна, подобно гигантскому прожектору устремила свой серебристый свет на арену, впитавшую в себя литры крови, пролитой за сегодняшней день. И на фоне этой безумной сцены предстаёт она — жестокая и непревзойдённая, мастер меча — Тимерия. Лишь только я выхожу на арену, мне в голову сразу запрыгивает одна позитивная мысль. Тимерия всё ещё здесь, в ямах. А это значит, что её смогли одолеть, что бы там Линетт мне про неё ни рассказывала. Будь эта бой-баба неодолимым орудием убийства, уже давно бы смогла покинуть эти ямы. Если кто-то одолел её, значит и у меня есть шанс.

Судья объявляет начало восьмого — финального на сегодняшний день — боя, и трибуны взрываются, будто вовсе не утомились наблюдать кровопролитие целый день. А они точно не утомились, в этом я уверен.

— А ты хитрый и крайне изворотливый ублюдок, раз смог меня так просто использовать, — кричит, разбрызгивая слюну, Тимерия, медленно приближаясь ко мне с другого конца арены.

— Каждый выживает, как может, — говорю я, не особо беспокоясь о том, насколько испортилось мнение Тимерии обо мне. — Этот трюк помог мне стать чуточку сильнее. Может, так тебе будет не слишком уж скучно драться со мной.