Шрифт:
– Люди говорят, что он оставил завещание. Но где оно, я не знаю. Может быть, ты, Саша, знаешь? Ведь ты был его самым близким другом. Он всегда говорил о тебе только хорошее.
Дубравин пожал широкими плечами. Он действительно никогда не слышал от Амантая ничего о завещании. Может быть, что-то и было. Но, по его ощущениям, Турекулов собирался жить вечно.
V
Они ехали по прямым, широким, обсаженным тополями проспектам Алма-Аты, и Дубравин никак не мог привыкнуть к новым названиям на стенах домов. Улицы были те же – Коммунистический, Фурманова, Горького, Комсомольская. А вот названия у них поменяли на другие. Он читал: Абылайхана, Назарбаева, Жибек Жолы, Толе би. И еще каких-то батыров, султанов и биев. Была библиотека имени Пушкина – стала Национальной… Для кого-то эти новые названия что-то значат. Для Дубравина – пустой звук.
В одном месте он увидел очертания знакомой по Москве буквы «М». Спросил у попутчиков:
– А это что?
– Это метро!
– Метро?! – удивлению Дубравина не было границ. Когда он уезжал из Алма-Аты, то о метро только говорили да ставили во дворах люки вентиляционных отверстий, похожие на вкопанные в землю железные бочки. А теперь вот метро. Надо же!
– Девять станций построили, – с гордостью заявил Майснер.
– Всего? – снова удивился Александр. – За тридцать лет?
– Ну, его то строили, то бросали. В зависимости от того, были деньги или нет. Да постоянно сажали начальников строительства за хищение денежных средств. Проще говоря, за то, что тырили бабки.
– Слушай, – Дубравин заметил на улицах какую-то странную пустоту, – ведь сейчас осень. Насколько я помню, в Алма-Ате всегда на улицах выставлялось огромное количество лотков. И с них торговали яблоками, овощами. А сейчас ничего этого нет. Что, неурожай?
– Что крестьяне, то и обезьяне! – вступила в разговор подруга Майснера Марина. – У нас Главный хозяин назначил мэром города молодого музыканта, сына своего дружка. Тот учился в Европе, долго там жил. Вот и решил сделать наш город «европейским». Разогнал всю уличную торговлю, порубил множество деревьев…
– А это зачем?
– Ну, они пригласили какого-то японского, что ли, архитектора, и тот им присоветовал: чтобы, мол, городская архитектура смотрелась лучше, надо вырубить деревья, и тогда здания будут выглядеть более выигрышно.
– Он что, идиот? – спросил Дубравин. – Ведь деревья летом дают тень. Здесь же жарища такая, что не вдохнуть! Тут же везде арыки были специально проложены, чтобы поливать деревья, чтобы прохлада была. Так задумано было…
– Что крестьяне, то и обезьяне! – загадочно повторила Марина. – Стараются изо всех сил быть похожими на Европу. Хотя какая тут Европа! Сплошная Азиопа!
– Надо обменять деньги! – вспомнил Дубравин. – А то у меня только рубли.
– Вот с этим у нас проблем нет, – ответил Майснер. – Обменников полно!
И обратился к Олегу:
– Вон там на углу причаль. Видишь огни? Там хороший обменный курс.
– И какой он у вас сейчас? – спросил на всякий случай Дубравин.
– Один к шести практически!
Дубравин присвистнул. Он помнил те времена, когда тенге был дороже рубля. То есть если рубль за эти годы падал стремительно, то казахстанская валюта летела вниз еще быстрее.
В обменнике на десяток своих красных пятитысячных купюр он получил целую пачку сиреневых – похожих на евро, но с азиатским колоритом.
Новое, внушительное здание гостиницы «Гранд-Вояж» на углу улицы Курмангазы и проспекта Сейфуллина смотрелось монументально, солидно, по-европейски.
Внутрь вела вращающаяся дверь. На полу лежал ковер. Просторный холл украшал огромный аквариум с «золотыми рыбками», стильные кресла. Но был на всем этом налет какой-то азиатскости.
Дубравин не мог точно определить, в чем он состоял, этот едва уловимый налет. В тоне персонала? В каком-то домашнем разговоре между Мариной и девушкой- казашкой на ресепшен? В орнаменте ковра? Или в чем-то еще? Кто его знает!
Но то, что он существовал, – это Дубравин чувствовал точно.
Лифт блестел нержавеющим металлом, шел плавно, каждый этаж отмечал металлическим голосом. Вполне себе современный лифт. На этаже – пол из черного мрамора, электронный ключ, в номере все с иголочки: простыни белейшие, тончайшие, подушки пушистые, мягчайшие. Чисто, ничем не пахнет. Европа! Вот холодильника почему-то не было – странно. Дубравин кинул вещи и сразу отправился в душ. Там тоже все блестело металлом.
В общем, неплохо для Центральной Азии.
Но рассиживаться было некогда, потому что приехал он сюда не развлекаться, не удивляться всем тем изменениям, которые произошли. Он приехал на похороны.
Вновь замелькали пригороды Алма-Аты. Дубравин видел стоящие вдоль дороги солидные, искусно украшенные здания, на которых горделиво красовались вывески: «Ресторан», «Банкетный зал». Их было так много, что по старой журналистской привычке Александр поинтересовался у сопровождающих: