– Какую позицию? Ты о чем?

– Я о самоуважении, Любаша. Я мог бы упираться, унижаться, просить, умолять, обещать, что больше так не буду, хотя видит бог – я не знаю, как именно, я мог бы не давать Вере развод, начать судиться за право оставить дочь себе, пригрозить бросить Веру без копейки и без помощи – я много чего мог предпринять, чтобы не приносить эту жертву, но в результате я утратил бы преимущества своей позиции – я утратил бы право уважать самого себя. Но это я так, к слову о нашем споре по поводу шахмат. Так что ты еще подумай над моими словами, в них есть рациональное зерно.

Он завел двигатель и стал поворачивать в арку. Возле подъезда он остановил машину, помог Любе вытащить из багажника и с заднего сиденья пакеты и донес до лифта.

– Может, тебе помочь до квартиры дотащить? – предложил он.

– Не нужно, Андрюша, спасибо. Дальше я сама. Ты поезжай.

Он молча кивнул и пошел к двери, ведущей на улицу.

– И не забудь, – крикнул он, пока Люба заносила пакеты в лифт, придерживая дверь ногой, – сразу после твоего отпуска ты начинаешь заниматься вождением и ходить в автошколу, а на юбилей Родька подарит тебе машину. Это будет правильно во всех отношениях!

– Хорошо! – со смехом откликнулась Люба.

Разумеется, ни в какую автошколу она ходить на собирается и с инструктором заниматься не будет. И не нужна им вторая машина. Пусть лучше Родик пересядет с «Жигулей» на иномарку, давно пора, а то машинка совсем старенькая, вся сыплется, больше ремонтируется, чем ездит. Никогда Люба не сядет за руль, никогда! Она лучше на метро поездит и на автобусе, так спокойнее и привычнее. Но какой же Андрюшка настойчивый! И всегда уверен, что только он один знает, как должно быть, как правильно. Может, Вера поэтому от него ушла?

Дома никого не было, и Люба постаралась как можно быстрее унести пакеты из прихожей в комнату и в беспорядке засунуть в чемодан, который тут же положила на антресоли. Завтра, когда Леля и Коля уйдут, они с Родиком разберут все вещи и сложат, как полагается. Впрочем, Коля может вообще не прийти ночевать, а Леля вовсе не обязательно уйдет куда-нибудь, после окончания института она так и не нашла работу. Переводчики с английского требовались всюду, и российский бизнес наращивал отношения с зарубежными партнерами, и издательства, вплоть до самых мелких, с удовольствием печатали переводную английскую и американскую литературу, но Леле это было не по душе, от детективов ее тошнило, от бизнеса мутило, ей хотелось заниматься переводами поэзии, но на поэзию спрос в середине девяностых был ох как невелик, а опытных переводчиков старой школы оказалось для столь маленького спроса более чем достаточно. Леля ходила в Библиотеку иностранной литературы, проводила целые дни на одной из кафедр факультета, который закончила, встречалась с другими любителями английской поэзии – в общем, вела полууединенный-полубогемный образ жизни.

«Ладно, завтра будет видно», – решила Люба и занялась приготовлением ужина. Примерно через полчаса зашла Лариса.

– Тетя Люба, я на оптовку собираюсь, вам что-нибудь нужно?

– Да нет, Ларочка, у меня все есть, спасибо тебе.

– Ну тетя Люба, – взмолилась девушка, – ну вы посмотрите как следует, может, чего-то нет или кончается. Ну про запас возьмите. Я на масло уже шесть человек нашла, на сахар – троих, но они помногу берут, а на крупу и макароны, кроме меня, только Зоя Сергеевна из тридцать первой квартиры. А двое – это мало, дорого выходит.

По всей Москве раскинули палатки и контейнеры мелкооптовые рынки-ярмарки, покупать продукты большими партиями было существенно дешевле, чем в магазине в розницу, и многие кооперировались с соседями и друзьями, чтобы «брать мелким оптом». Лариса, давно научившаяся считать каждую копейку, была в их доме самой активной «сборщицей коллективов» для закупок на «оптовках». Люба проверила запасы – ничего не нужно, все есть, она закупила продукты впрок, чтобы Леле и Коле хватило на время отсутствия родителей, но, с другой стороны, хотелось помочь соседке. «Ну и ладно, – подумала Люба, – пусть будет избыток запасов, он меня не утянет, а Лариске облегчение».

– Пожалуй, макароны можно взять, – задумчиво проговорила она, осматривая до отказа забитые полки в кухонных шкафах, – рис, пшенку и гречку. Килограмма по два. Хватит?

– Хватит, тетя Любочка, – обрадовалась Лариса. – Спасибо вам огромное. Я вам все принесу.

– Вот, возьми деньги, – Люба открыла кошелек, чтобы достать купюры, и снова мысленно охнула: она никак не могла привыкнуть к тому, что в ее кошельке так много денег и что не нужно выкраивать рубли и копейки, чтобы хватило до зарплаты. Эта сытая обеспеченная жизнь длится уже больше года, а она все не свыкнется с ней, и постоянно кажется, что завтра все закончится, Родик вернется на государственную службу, и сама Люба тоже вернется, потому что холдинг Андрея Бегорского лопнет, прогорит или проиграет в неравной борьбе с конкурентами или с государством.

Ужин готов, можно пока взяться за уборку, но сперва надо позвонить отцу. Люба налила себе чашку чаю, взяла в руки трубку радиотелефона и устроилась на диване в комнате, поджав под себя ноги и облокотившись на подлокотник.

Николай Дмитриевич был мрачен и озабочен.

– Родька дома? – первым делом спросил он.

– Нет, у него деловая встреча, он будет попозже.

– Ох, смотри, Любка, доиграетесь вы с вашими этими встречами, – недовольно проговорил Головин. – Ни к чему хорошему они не приведут.