– Кажется, вы полностью оправились после того инцидента в священных пещерах? – спросил Проспер. – Наверное, помогло и посещение бассейна.

– Возможно. – Я посмотрела на него многозначительным взглядом. – Вы, случайно, никому из своих важных друзей не говорили, что я собираюсь посетить эти пещеры?

– Я вас не совсем понимаю, Розалинда.

Проспер нахмурил свое высокое чело.

О, какой превосходный актер мой свояк!

– Я прокручивала в памяти весь этот инцидент, – ответила я, – так как захотела получить ответ на вопрос: случайно ли те ребята украли у меня альбом Сами? И прихожу к выводу, что они знали, за чем охотились.

– Сами? – переспросил покрытый омолаживающим кремом гость и тоже нахмурил лоб.

Его нахмуренное чело, однако, не производило столь же убедительного впечатления, как выражение лица моего свояка, но ведь этот человечек явно не мог похвастаться и столь длительной театральной карьерой.

– Вы ведь помните Сами, Проспер? – спросила я, подчеркнуто игнорируя его друга. – Скульптуру из песка, которую нашли на пляже Чоупатти? Того самого Сами, который слонялся у вашего офиса в момент... гм... гибели вашей первой жены? Фотографии, на которых оказался запечатлен этот Сами, наверняка заставили вас основательно попотеть.

– О чем ты говоришь, Роз? Какие фотографии?

Я поднялась и налила себе еще полпинты убийственного виски, виски от убийцы, громко стуча кусками льда и устремив на молодящегося гостя уничтожающий взгляд. Знай наших: Роз Бенгал, репортер-профессионал, хитрая бестия и известный детектив, идущий по пятам опасных преступников.

– Меня больше всего поражает, – заметила я, – что все в этом городе знают, что вы организовали убийство своей жены и никто ничего не пытается предпринять против вас.

– Что это вы сказали о фотографиях? – спросил смуглокожий гость, его голос начал застывать, словно жирная похлебка.

В эту минуту какие-то шарики у меня в голове явно стали крутиться в разные стороны.

– А зачем вам этот тип, Проспер? Вы что, покупаете у него кокаин?

Наступила долгая пауза. Затем маслянистое существо поднялось с дивана со словами:

– Ненормальная сучка!

Проспер схватил его за руку:

– Она просто очень пьяна. Пожалуйста, оставим это. Уходите.

На какое-то мгновение у меня возникло впечатление, что он не обратил никакого внимания на слова Проспера. Затем, по-видимому, передумал и направился к дверям, бросив в мою сторону прощальную фразу:

– Журналисты все одинаковы и все похожи на задницу – так же, как и она, до отказа набиты дерьмом.

– Хороший ответ, – сказала я. – Прекрасные же у вас друзья, Проспер. Превосходное владение разговорным английским для столь мелкого торговца вразнос.

Дверь с грохотом закрылась за ним. Длинные тонкие пальцы Проспера скрылись в густой, подернутой сединой шевелюре – заученный театральный жест отчаяния.

– Роз, Роз, вы даже не представляете, с кем вы имеете дело. Это ведь не игрушки. Это вам не Флит-стрит.

– Флит-стрит больше не существует, – резко ответила я и тяжело опустилась на диван.

Мой свояк-убийца и доверенное лицо гангстеров отправился на кухню и сварил для нас обоих великолепный и очень крепкий кофе-эспрессо из бобов сорта «коорг», столь редкого, что индийцы практически никогда не отправляют его на экспорт. Разлил кофе в две фарфоровые чашки, и мы выпили его, не проронив ни слова. Допив свой кофе, я занялась рассматриванием гущи на дне чашки, словно пытаясь предсказать по ней свою судьбу, и тут Проспер снова заговорил:

– Какие фотографии вы имели в виду, Розалинда? Те, что Миранда сделала в момент гибели Майи? Те, о которых вы говорили сегодня утром?

– А они у вас есть?

Он отрицательно покачал головой:

– Она не смогла их найти.

– Черт! Но если вы хотите поиграть в кошки-мышки, я совсем не против.

Мы смотрели друг другу в лицо, сидя на двух диванах, расположенных один напротив другого, разделенные старинным кашмирским ковром и недоверием размером с целый континент. Спустя несколько минут Проспер наклонился вперед, сократив расстояние между нами. Театральное освещение в квартире скрывало морщины на его лице, придавая ему вазелиновую привлекательность кинозвезды двадцатых годов, какого-нибудь индийского Валентино.

– Миранда рассказывала мне о вашей матери, о ее... некоторой неуравновешенности, – начал он, осторожно пробираясь по минному полю истории моей семьи. – Она хочет – мы оба хотим, – чтобы этот визит помог вам. – Он сказал, что они с женой обсуждали возможность совместной со мной поездки по Индии, разумеется, после того, как родится ребенок. Его голос звучал мягко, умилительно и казался каким-то липким, словно теплая патока. В какой-то момент я почти поверила ему. – Но ведь, Розалинда, ты сама все осложняешь. Я понимаю, конечно, что это был трудный год для тебя: ты потеряла партнера, умер твой отец, но...