Томас подтянул штаны.

– Не любит?

– Нет, - сказал художник.
– Откуда я знаю? Потому что я всё знаю. Я рисую, и они не обращают на меня внимания, потому что не видят!

Я Джакомо на строительных лесах, и они разговаривают подо мной. Не здесь, - он сплюнул, как будто помещение, которое он расписывал, не стоило этих усилий, - но я рисую и ангелов с голыми титьками в палате конклава, именно там они и разговаривают.

Болтают, болтают и болтают! Как пташки, щебечут сомкнув головы, а Джакомо занят тем, что прячет титьки, стоя на лесах, так что они забывают, что я там.

– И что же говорит его святейшество об англичанах?

– Хочешь, чтобы я поделился своими знаниями? Плати.

– Хочешь, чтобы я плеснул краской на твой потолок?

Джакомо захохотал.

– Я слышал, норманн, что его святейшество хочет, чтобы французы победили англичан. Здесь сейчас три французских кардинала, все беспрерывно ему жалуются, но он не нуждается в поддержке.

Ему сказали, что Бургундия должна драться на стороне Франции. Он послал гонцов в Тулузу, в Прованс, в Дофин, даже в Гасконь, убеждая людей, что их долг - сопротивляться англичанам.

Его святейшество - француз, помни об этом. Он хочет, чтобы Франция снова стала сильной, достаточно сильной, чтобы платить церкви соответствующие налоги. Англичане здесь непопулярны, - он помедлил, скосив взгляд на Томаса, - так что хорошо, что ты не англичанин, да?

– Хорошо, - согласился Томас.

– Его святейшество может проклясть всех англичан, - хихикнул Джакомо. Он снова взобрался на леса, разговаривая на ходу.
– Шотландцы послали своих людей, чтобы драться за Францию, и Папа очень доволен! Он говорит, что шотландцы - верные сыны церкви, но хочет, чтобы англичане, - он умолк, чтобы сделать мазок кистью, - были наказаны. Так ты проделал такой путь только ради благословения?

Томас прошел до конца помещения, где на стене была выцветшая старая роспись.

– Ради благословения, - сказал он, - и чтобы найти одного человека.

– А! Кого?

– Отца Каладрия.

– Каладрия!
– Джакомо покачал головой.
– Я знаю отца Каллэ, но не Каладрия.

– Ты из Италии?
– спросил Томас.

– Милостию Господа я из Корболы, а это венецианский город, - сказал Джакомо, потом проворно спустился с лесов и подошел к столу, где вытер руки тряпкой.

– Конечно, я из Италии! Если тебе нужно что-то нарисовать, ты ищешь итальянца. Если тебе нужна что-то намалевать, запачкать и забрызгать, ты ищешь француза.

Или этих двух дураков, - он указал на своих помощников, - идиотов! Продолжайте помешивать штукатурку! Они, может, и итальянцы, но мозги, как у французов.

В одно ухо влетает, в другое вылетает!
– он подобрал кожаную плетку, чтобы отстегать одного из помощников, потом резко опустился на одно колено.

Помощники тоже преклонили колена, а потом Томас увидел, кто вошел в комнату, и тоже снял шапку и встал на колени.

Его святейшество вошел в комнату в сопровождении четырех кардиналов и дюжины других священников. Папа Иннокентий с отсутствующим видом улыбнулся художнику, потом уставился на только что написанные фрески.

Томас поднял голову, чтобы взглянуть на Папу. Иннокентий IV, уже три года как Папа, был стариком с поредевшими волосами, вытянутым лицом и трясущимися руками.

Он был одет в красный плащ с оторочкой из белого меха и ходил слегка согнувшись, как будто у него был поврежден позвоночник. Он приволакивал левую ногу, но его голос был достаточно звучным.

– Ты проделал хорошую работу, сын мой, - сказал он итальянцу, - превосходную! Надо же, эти облака выглядят более реальными, чем настоящие!

– Все во славу Господа, - пробормотал Джакомо, - и чтобы прославить вас, ваше святейшество.

– И ради твоей собственной славы, сын мой, - отозвался Папа, сделав неясный жест благословения в сторону двух помощников.
– А ты тоже художник, сын мой?
– спросил он Томаса.

– Я солдат, ваше святейшество, - ответил тот.

– Откуда?

– Из Нормандии, ваше святейшество.

– А!
– Иннокентий казался довольным.
– У тебя есть имя, сын мой?

– Гийом д'Эвек, ваше святейшество.

Один из кардиналов, чья красная ряса плотно обтягивала живот обжоры, быстро отвлекся от рассматривания потолка и бросил такой взгляд, как будто собирался возразить.

Потом он закрыл рот, но продолжал глазеть на Томаса.

– А скажи мне, сын мой, - Иннокентий не заметил реакцию кардинала, - поклялся ли ты в верности англичанам?

– Нет, ваше святейшество.

– А многие норманны это сделали! Но я не должен тебе этого говорить. Я оплакиваю Францию! Слишком многие умерли, и настало время для мира под христианским небом.