Быть или не быть.

Подарок бога животным в том, что им не приходится делать этот выбор.

Каждый раз, когда я открываю газету, все, чего я хочу это смять и выбросить её. Всего через 10 секунд я не буду уметь читать. Но еще лучше то, что я не буду хотеть этого. Я не буду знать о глобальном изменении климата. Я не буду знать о раке или геноциде, об атипичной пневмонии, об эрозии почв и религиозных конфликтах.

Система оповещения диктует мое имя. Скоро я не буду узнавать даже своего имени.

Прежде, чем я сотру себя, я представляю своего дядю в очереди на посадку, с билетом в руках. Он, правда, не заслужил этого. Он должен знать, что это не его ошибка.

С электродами отходящими от своего лба, я несу дефибриллятор из туалета мимо белых кафельных стен. Натягивающиеся провода тащат вниз мои щеки, как тонкие белые косички. Мои руки несут аккумуляторную батарею прямо передо мной, я словно террорист-смертник, который собирается взорвать собственный IQ.

Как только меня заметили, бизнесмены оторвались от своих мультимедийных роликов. Люди на семейном отдыхе замахали руками и начали уводить своих детей.

Какой-то парень думает, что он — герой. Он кричит: «Все будет в порядке.» Он говорит мне: «у Вас есть все, ради чего стоит жить.»

Мы знаем, что он — лжец.

Мое лицо потеет так интенсивно, что я боюсь, — электроды могут соскользнуть. Вот мой последний шанс сказать всё, что у меня на уме, и я должен признаться: я не знаю, — хороший ли это конец. И я не знаю, как это исправить. Двери распахнуты и солдаты Национальной Гвардии вылетают как ураган. Я чувствую себя словно один из тех буддистских монахов в Тибете, который обливается бензином на глазах у всех, и пытается поджечь себя своей сломанной зажигалкой. Слишком застенчивый, чтобы спросить зажигалку у случайного прохожего. Я в середине зала в аэропорту. Я капаю потом вместо бензина, мои мысли вращаются бесконтрольно.

Словно из ниоткуда возникает мой дядя, он хватает меня за руку, он говорит: «Если ты причинишь боль себе, Тревор, ты причинишь боль и мне».

Он сжимает мою руку, пока я сжимаю красную кнопку. Я говорю ему, что все не настолько трагично. Я говорю: «Я буду любить тебя и дальше, дядя Генри…, я лишь перестану узнавать тебя».

В моей маленькой голове мои последние мысли — молитвы. Я молю о том, чтобы батарея была полностью заряжена. Чтобы там было достаточно напряжения, чтобы стереть меня полностью, чтобы стереть и тот факт, что я только что признался в любви своему дяди перед сотнями незнакомцев. Я никогда не буду в состоянии забыть это сам.

Люди вокруг, вместо того, чтобы спасти меня… они вытаскивают свои телефоны и начинают снимать. Большинство из них, толкаясь локтями борется за лучший ракурс. Это напоминает мне кое-что… Это напоминает мне Рождественскую вечеринку. Тысяча блоков памяти разрушится в одно мгновение, но есть что-то ещё, чего я не предусмотрел… Мне не жаль потерять все свое образование, я не сожалею о том, что забуду свое имя. Есть лишь одна вещь, по которой я буду скучать немного, — я не буду помнить своих родителей.

Глаза моей матери и нос моего отца, его лоб… они живы разве что во мне. И нигде больше. Мое лицо и есть лучшее напоминание о моих родителях. И мне больно от мысли, что я больше не буду узнавать их в себе. Как только я нажму кнопку, мое отражение — будет для меня только моим.

Мой дядя Генри повторяется: «Если ты причинишь боль себе, ты причинишь боль и мне».

Я говорю, «я по-прежнему буду Вашим племянником, только я перестану знать это».

Без какой-либо видимой причины какая-то леди хватает моего дядю Генри за другую руку. Эта леди, появившаяся из ниоткуда говорит «Если ты причинишь боль себе, ты причинишь боль и мне». Кто-то ещё берет эту леди за руку, кто-то в свою очередь хватает и его, говоря «Если ты причинишь боль себе, ты причинишь боль и мне». Незнакомцы вытягиваются в цепочку, они берут за руки других незнакомцев в очередях и переходах, на эскалаторах и в залах ожидания, пока все мы не оказываемся подключены к дефибриллятору вместе.

Мы — кристаллизация молекул в задачке по органической химии. Каждый держится за кого-то и все держатся за всех и их голоса повторяют одну и ту же фразу: «Если ты причинишь боль себе, ты причинишь боль и мне».

Эти слова сливаются в медленную волну. Как эхо замедленной съёмки, они раскатываются от меня, вверх и вниз по залу в обоих направлениях. Каждый случайный прохожий берет за руку другого, который берет за руку третьего, который уже держит за руку моего дядю, который вцепился в меня. Это происходит на самом деле. Это кажется таким банальным. Слова, произнесенные вслух, всегда делают истину банальной. Потому что слова всегда искажают то, что вы пытаетесь сказать.

Голоса других людей, в других местах, говорящих по телефону, просматривающих видео на планшетах, их отдаленные голоса говорят: «Если ты причинишь боль себе, ты причинишь боль и мне». И ребенок, отходящий от кассы в Веншниццель, делая шаг в ресторанный дворик, хватает за руку незнакомого человека с выкриком: «Если ты причинишь боль себе, ты причинишь боль и мне». И те дети, что делают тако в Тако Белл и те, что взбивают сливки в Старбакс, все они берутся за руки подключаясь к единой цепочке, они говорят одно и тоже.