Наконец вспыхнули и ярким пламенем загорелись занавески, и в свете пламени Хаваж наконец увидел свою жертву. Под столом завалилась набок молодая полуодетая чеченка, по которой ползал окровавленный малыш.

Внутри Хаважа все перевернулось. Он огляделся по сторонам, но никто не заметил, как он стрелял под стол. В комнате попросту никого не было. Зато из соседней доносились крики и глухие удары. Он выпрямился и устремился на шум. Взору открылась просторная гостиная, посреди которой лежал пожилой окровавленный мужчина. В углу двое моджахедов Хаважа били ногами молодого парня. Судя по валявшемуся рядом автомату, это он стрелял в окно, а лежавший на полу как раз и был главой администрации. Где-то во второй половине дома запричитали женщины, раздались выстрелы. Через пару секунд все стихло.

– Это и есть Гурно, – подтвердил появившийся сбоку Кахир Элимханов и присел перед пожилым. – Этого шакала еще во дворе ранило осколком гранаты, но он смог сюда доползти...

– Хватит, – поморщился Хаваж, чувствуя, что больше не может находиться в этом доме ни минуты. – Подожгите здесь все, и уходим.

С этими словами он устремился во двор, отводя взгляд от стола, под которым продолжал копошиться и кричать на трупе матери ребенок.

Он всегда спокойно относился к тому, что его моджахеды попутно калечили и убивали женщин и детей. Это ведь война, а все они – родственники вероотступников. Но сегодня, когда сам впервые замарал руки кровью ни в чем не повинных людей, на душе было тошно.

Оказавшись на улице, Хаваж огляделся. Было светло как днем. Полыхал соседний дом. На все голоса лаяли собаки.

Он подошел к лежавшему на земле человеку. Это оказался подросток лет четырнадцати. Парень сжимал в руке нож. Он был еще живой, но ничего не соображал. В глазах плясали отблески пожара, а ноги вздрагивали, словно к нему подвели ток. Хаваж не стал его добивать. Он прошел мимо, отцепил висевшую на правой половине разгрузочного жилета радиостанцию, надавил на тон вызов и поднес ее к губам:

– Все, уходим!

Неожиданно распахнулась калитка в заборе дома напротив, и оттуда ударила автоматная очередь.

Он вскинул автомат, но его опередили назначенные в прикрытие люди Джамбека. Сразу с двух сторон прогремели ответные выстрелы. Из-за забора раздались причитания.

– Кто там такой резкий? – крикнул Джамбек.

Кахир устремился к дому.

– Все, хватит! – снова крикнул Хаваж. – Я сказал, уходим!

И тут вся улица озарилась багровым светом, это занялся огнем дом главы. От дома полицейского уже бежали люди. Хаваж развернулся и побежал прочь.

Оказавшись на окраине села, он остановился и оглядел свое небольшое войско.

Геберта несли на себе. Еще одного, раненного во дворе дома полицейского, с двух сторон придерживали под руки.

Хаваж подошел к боевикам, несшим Геберта:

– Как он?

– Живой, – ответил один из них. – Отойдем подальше, посмотрим, куда его зацепило...

– Надо торопиться, – запричитал грузин, размахивая пистолетом. – Зачем брать с собой раненого? Давайте оставим, он будет только мешать. Согласно международному праву, его не посмеют трогать.

– Твои земляки его соблюдали, когда бросали гранаты в подвалы домов в Цхинвали? – рассвирепел Хаваж. – И убери свою пукалку!

– Да, сейчас! – Донельзя перепуганный грузин сунул в висевшую на левом боку под разгрузочным жилетом кобуру пистолет и как-то неестественно вздрогнул. Левая часть разгрузки дернулась, а подбородок и грудь грузина на миг осветила едва заметная вспышка выстрела.

– У-ии! – завыл он не своим голосом, опускаясь на корточки и странно вытягивая руки вверх.

– Чего это с ним? – растерялся Хаваж.

Двое боевиков подскочили к грузину, стянули разгрузку. Пистолет до половины торчал из кобуры, а левый бок был весь в крови.

– Он совсем голову от страха потерял, – констатировал Бека Муцольгов. Единственный не носивший бороды моджахед выполнял функции врача. Когда-то он окончил два курса медицинского института, и теперь его знания пригодились.

– Сунул взведенный пистолет и надавил на курок, – стал пояснять Юнус. – Тот и выстрелил.

– Значит, этот кафир сам себе бок прострелил? – усмехнулся Хаваж. – Ладно, уходим.

Он был рад такому развитию событий. Хоть грузин пришел в отряд с благими намерениями, как и большинство чеченцев, он недолюбливал эту нацию, не считая их за людей. Прежде всего за позорную войну в Осетии.

– Подождите! – испуганно проскулил грузин. – Неужели вы меня бросите?

– Ты можешь идти сам, – заверил его Бека, говоря с сильным акцентом. – Совсем пустяковый у тебя рана. – И тут же добавил уже на родном, чеченском: – Лучше бы ты отстрелил себе яйца, чтобы меньше таких баранов рождалось на этот свет.