– Ах, что за прелесть - розы на фоне сгоревшего дома! - сказал ка- кой-то прохожий.
– Прелестнейшая картинка! Непременно надо зарисовать!

И он достал из кармана небольшую книжку с чистыми белыми страницами и карандаш - это был художник. Живо набросал он карандашом дымящиеся раз- валины, обгорелые балки, покосившуюся трубу - она заваливалась набок все больше и больше, - а на первом плане цветущий розовый куст. Он и в самом деле был прекрасен, ради него-то и рисовали картину.

Днем мимо пролетали два воробья, родившихся здесь.

– А где же дом-то?
– сказали они.
– Где гнездо? Пип! Все сгорело, и наш крепыш-братец тоже. Это ему за то, что он забрал себе гнездо. А розы таки уцелели! По-прежнему красуются своими красными щеками. У соседей несчастье, а им небось и горюшка мало! И заговаривать-то с ними нет охо- ты. Да и скверно тут стало - вот мое мнение!

И они улетели.

А как-то осенью выдался чудесный солнечный день - впору было поду- мать, что лето в разгаре. На дворе перед высоким крыльцом барской усадьбы было так сухо, так чисто; тут расхаживали голуби - и черные, и белые, и сизые; перья их так и блестели на солнце. Старые голубки-мамаши топорщили перышки и говорили молоденьким:

– В грруппы, в грруппы!

Так ведь было красивее и виднее.

– А кто эти серенькие крошки, что шмыгают у нас под ногами?
– спроси- ла старая голубка с зеленовато-красными глазами.
– Эти серрые крошки!.. Серрые крошки!..

– Это воробышки! Хорошие птички! Мы ведь всегда славились своей кро- тостью, пусть поклюют с нами! Они никогда не вмешиваются в разговор и так мило шаркают лапкой.

Воробьи и в самом деле шаркали лапкой. Каждый из них шаркнул три раза левою лапкой и сказал "пип". Вот почему все сейчас же узнали друг друга - это были три воробья из сгоревшего дома: третий-то, оказывается, ос- тался жив.

– Изрядно тут кормят!
– сказали воробьи.

А голуби гордо ходили друг вокруг друга, выпячивали грудь, судили да рядили.

– Видишь вон ту зобастую? Видишь, как она глотает горох? Ей достается слишком много! Ей достается самое лучшее! Курр! Курр! Висишь, какая она плешивая? Видишь эту хорошенькую злюку?
– И глаза у всех делались крас- ными от злости.
– В грруппы! В грруппы! Серрые крошки! Серрые крошки! Курр! Курр!..

Так шло у них беспрерывно, и будет идти еще тысячу лет.

Воробьи как следует ели, как следует слушали и даже становились было в группы, только это им не шло. Насытившись, они ушли от голубей и стали перемывать им косточки, потом шмыгнули под забором прямо в сад. Дверь в комнату, выходившую в сад, была отворена, и один из воробьев, переевший, а потому очень храбрый, вспрыгнул на порог.

– Пип!
– сказал он.
– Какой я смелый!

– Пип!
– сказал другой.
– А я еще смелее!

И он прыгнул за порог. В комнате никого не было. Это отлично заметил третий воробышек, залетел в глубину комнаты и сказал:

– Входить так входить или вовсе не входить! Вот оно какое чудное, это человечье гнездо! А это что здесь поставлено? Нет, что же это такое?

Прямо перед ними цвели розы, отражаясь в воде, а рядом, опираясь на готовую упасть трубу, торчали обгорелые балки.

– Нет, что бы это могло быть? Как это сюда попало?

И все три воробья захотели перелететь через розы и трубу, но удари- лись прямо об стену. И розы, и труба были нарисованные - большая велико- лепная картина, которую художник написал по своему наброску.

– Пип!
– сказали друг другу воробьи.
– Это так, ничего! Одна види- мость! Пип! Это красота! Можете вы это понять? Я не могу!

Тут в комнату вошли люди, и воробьи упорхнули.

Шли дни и годы. Голуби продолжали ворковать, если не сказать ворчать, - злющие птицы! Воробьи мерзли и голодали зимой, а летом жили привольно. Все они обзавелись семьями, или поженились, или как там еще это назвать. У них были птенцы, и каждый, разумеется, был прекраснее и умнее всех птенцов на свете. Все они жили в разных местах, а если встречались, то узнавали друг друга по троекратному шарканью левой ногой и по при- ветствию "пип". Самой старшей из воробьев, родившихся в ласточкином гнезде, была воробьиха. Она осталась в девицах, и у нее не было ни свое- го гнезда, ни птенцов. И вот ей вздумалось отправиться в какойнибудь большой город, и она полетела в Копенгаген.

Близ королевского дворца, на самом берегу канала, где стояли лодки с яблоками и глиняной посудой, увидела она большой разноцветный дом. Окна, широкие внизу, суживались кверху. Воробьиха посмотрела в окно, посмотре- ла в другое, и ей показалось, будто она заглянула в чашечки тюльпанов: все стены так и пестрели разными рисунками и завитушками, а в середине каждого тюльпана стояли белые люди: одни из мрамора, другие из гипса, но для воробья что мрамор, что гипс - все едино. На крыше здания стояла бронзовая колесница с бронзовыми конями, которыми правила богиня победы. Это был музей Торвальдсена.