— Все хорошо, дружище, не волнуйся, — низко проухал он, втаскивая раненого в дупло платана. — Здесь тебе будет очень уютно.

Как бы пригодилась ему сейчас помощь домашней змеи или даже двух! К сожалению, змеи остались в обители, поскольку пилигримам полагалось жить в аскезе, то есть ограничивать себя строгими рамками служения.

Пользоваться трудом домашних змей, которые из поколения в поколение убирали совиные гнезда и чистили их от червей и паразитов, считалось излишней роскошью, тем более для странников, посвятивших себя самоотверженному служению птицам. Что ж, значит, придется самому отправиться на поиски лечебных червей. Лучше всего для лечения тяжелых ран подходили пиявки, а рыбные филины считались знатными охотниками на этих кольчатых червей.

Устроив Клудда в мягком гнездышке из мха и пуха, выщипанного из собственной грудки, Саймон отправился за лекарством. По дороге к краю озера, где водилось особенно много пиявок, добрый пилигрим в недоумении вздыхал, вспоминая, с каким бешенством раненый — кажется, бедняжка все-таки был сипухой, — воспринял попытку спасителя почистить ему перышки. Странно, очень странно!

Саймон впервые встречал сову, которая противилась этой простой дружеской помощи. Перья у раненого были грязные и взъерошенные. Удивительно, как он вообще мог летать, ведь всем известно, что легкость совиного полета напрямую зависит от мягкости оперения.

На каждом маховом пере сов есть крошечные, почти невидимые крючочки и бородки: они скрепляются друг с другом, образуя ровную пластину, по которой скользит воздух. У раненой сипухи все бородки на перьях были перепутаны и торчали дыбом. Их нужно было аккуратно распрямить и как следует пригладить. Но когда Саймон попытался это сделать, раненый с неистовой силой отпихнул его прочь. Странно, очень странно!

Набрав полный клюв свежих пиявок, Саймон вернулся в дупло и стал обкладывать червями искореженные края жуткой металлической маски, прикипевшей к лицевому диску незнакомца. Снять маску Саймон не посмел. После тщательного осмотра он окончательно убедился в том, что раненый был сипухой, хотя и невероятно огромной для своей породы.

Взяв кусочек влажного мха, пилигрим принялся выжимать из него капли влаги в изуродованный клюв больного. Время от времени тот открывал глаза, по-прежнему не приходя в сознание. Он бредил, но даже в беспамятстве не переставал изрыгать жуткие проклятия, перемежавшиеся клятвами о мести и обещанием лютой смерти кому-то по имени Сорен.

Весь день и всю ночь Саймон ухаживал за странной сипухой, менял пиявок, выжимал воду на оплавленный кусок металла, торчавший на месте бывшего клюва.

Постепенно лихорадка у больного стала стихать, проклятия слышались все реже и реже — чему Саймон был особенно рад, поскольку принадлежал к мирному ордену, провозгласившему отказ от всякого насилия.

Раненый проспал почти два дня без перерыва, а на третий открыл глаза.

Саймон обрадовался, увидев, что он пришел в сознание, но первые же слова, донесшиеся из-под металлического клюва, потрясли бедного пилигрима сильнее, чем все предыдущее сквернословие спасенного.

— Ты не Чистый!

«Не Чистый? Великий Глаукс, о чем это он толкует?»

— Извини, боюсь, я тебя не понимаю, — покачал головой рыбный филин.

Клудд моргнул. «Наверное, он меня боится!»

— Ничего страшного. Кажется, я должен тебя поблагодарить?

— Нет-нет, ты мне ничего не должен. Не стоит благодарности. Я пилигрим. Я всего лишь исполняю свой Глауксов долг.

— Долг? Перед кем?

— Перед своим родом.

— Ты не моего рода! — рявкнул Клудд с такой яростью, что Саймон невольно отшатнулся. — Я — сипуха, амбарная сова Тито Альба! А ты… — Клудд изобразил брезгливое фырканье, — судя по вони, ты рыбный филин! Ты не моего рода!

— Это так, но я говорил о роде в широком смысле. Мой Глауксов долг распространяется на всех сов, независимо от их происхождения.

В ответ Клудд угрожающе ухнул и снова закрыл глаза.

— Теперь я должен ненадолго тебя оставить, — извинился Саймон.

— Если собираешься на охоту, учти, что мясо я люблю гораздо больше, чем рыбу. Полевка будет как раз кстати.

— Очень хорошо. Постараюсь тебе угодить. Уверен, как только подкрепишься, ты сразу почувствуешь себя лучше!

Клудд ответил ему злобным взглядом, но промолчал.

«На твоем месте я бы не был так уверен в чем-либо, если это касается меня! Глаукс Великий, что за уродливая сова — башка плоская, оперение какое-то гнусное: серо-бело-бурое! Ушные хохолки тоже под стать — до того редкие, что смотреть противно! В жизни своей не встречал более безобразного рыбного филина!»

Однако Клудд счел не лишним разузнать, что это за пилигримы такие. Он никогда не упускал возможность пополнить свои сведения о мире.