Вспомните, сколько раз случалось так, что наведут имиджмейкеры интеллект на депутатское мурло, и речи народного избранника резко мудреют.

Предположить, что Вован Бурзянцев запоздало прочёл Честертона, было бы слишком смело: насколько известно, он вообще ничего не читал — ни до, ни после встречи с пулей девятимиллиметрового калибра. Стало быть, как ни крути, сам сообразил, что камушек надлежит прятать на морском берегу. Штучная мысль ручной работы. Словом, мочить Никодима Апострова Вован велел в строго маньяческом стиле.

Кто такой Никодим Апостров? Ну вы даёте, дорогой читатель! Даже если допустить ваше иногороднее происхождение, телевизор-то иногда смотреть надо! Вспомнили, да? Тот самый Никодим Апостров, которого так и не посадили. А зря. Глядишь, уцелел бы…

Вернёмся, однако, к Вовану Бурзянцеву.

Никто не спорит, выглядел план весьма соблазнительно. Как тонко было подмечено в камере следственного изолятора, с охраной авторских прав в уголовной среде дела обстоят не лучше, чем в среде литературной, и вряд ли захудалый серийный убийца потребует кого-либо к ответу за плагиат. Выгоды же очевидны: деяние наверняка припишут орфоэпическому башкодробителю, а на Бурзянцевскую группировку никто и не подумает.

Однако в том-то и отличие реальности от детектива, что бумага-то всё стерпит, а вот действительность, пожалуй, и заартачится.

Судите сами: можно ли представить себе Никодима Апострова прогуливающимся в одиночестве по городскому парку около восьми тридцати вечера? Или, скажем, возвращающимся пешком со службы тёмными переулками?

То-то и оно!

Серийному убийце, кем бы он ни был, не приходилось учитывать таких обстоятельств, как вооружённая охрана, камеры слежения и консьерж в стеклянной будке с телефоном.

Преступление не должно быть вычурным — в этом случае оно просто не состоится, ибо количество мелких неувязок и случайных помех возрастает в геометрической прогрессии.

Несмотря на поздний час, лампы в убойном отделе полыхали вовсю. О том, чтобы идти домой, не могло быть и речи. На помятом лице Алексея Михайловича Мыльного давно уже обозначились чёрные подглазные мешки. Славик выглядел чуть лучше, но это исключительно в силу своей молодости.

— Значит, что получается… — бормотал старший опер, рисуя на листке нечто понятное ему одному. Возможно, схему. — Два с половиной месяца назад Исай Исаич Кочерявов консультирует кого-то крутого. С цепкой на шее. Убеждает его, что «афёра» пишется через букву «ё». Готов ответить за свои слова, оставляет расписку… И, ты говоришь, консультация не бесплатная была?

— Сто баксов, — сипло подтвердил Славик.

— За одно слово?

— Н-ну… бывает, — сказал Славик. — У меня в Канаде друг переводчиком работает. Так ему какая-то фирма за одно слово тридцать долларов заплатила.

— А откуда данные? Насчёт ста баксов…

— Исай Исаич при Овсяночкине проговорился.

— Как-то, как-то, как-то… — недовольно произнёс Мыльный. — Как-то оно всё, знаешь… Самому в словарь не проще было заглянуть?

— Вот ещё! — хмыкнул Славик. — Станет вам крутой по словарям лазать! А ну как словарь левый? Кому отвечать?

— Ага… — подумав, промолвил опер. — Тогда едем дальше. Убит Неудобняк. На груди — слово «афёра». Через «ё». Точно так, как было на обрывке черновика. Затем убит Пушков…

— Пешко.

— А! Да… Пешко. На груди — слово «жёлчь». Имеем мы право допустить, что на оторванной части черновика было именно это слово? Через «ё».

— Нет, — сказал Славик.

Старший оперуполномоченный поднял мутные от усталости глаза и с недоумением воззрился на молодого сотрудника.

— Ну? — призвал он питомца к ответу.

— Исай Исаич Кочерявов говорил «желчь», — с неловкостью пояснил тот. — Через «е».

— Точно?

— Точно. И в книге у него тоже всё через «ё», а «желчь» через «е»…

— Куда ж корректоры смотрели?

— А у него роман в авторской редакции вышел.

С сердитым видом старший опер Мыльный поставил в схеме махонький вопросительный знак.

— Ну что ж ты за человек такой? — упрекнул он. — Лишь бы начальству навредить… Ладно. Будем пока считать, что в черновике было другое слово. Если вообще было. А консультантов, получается, как минимум двое. Сложно?

— Сложно, — горестно согласился Славик.

— Хорошо, пробросили. Убит Кочерявов Исай Исаич. На груди — слово «афера». Через «е». И вот тут у нас, Славочка, есть все основания предположить, что Исай Исаич ответил за неквалифицированную консультацию. Потому как буквально за день до его убийства известная тебе газетёнка «Щаз!»… — Мыльный по-совиному оглядел стол и подтянул газетёнку поближе. — …опубликовала заметку «Маньяк-недоучка», где указала безграмотному преступнику на допущенную им ошибку… Слушай, завари чаю! Только покрепче, не как в прошлый раз…