Лестница привела меня во внутренний двор. Начинало светать, дождь ненадолго стих, и в утреннем воздухе висела густая серебряная пыль. Я с трудом различил циферблат часов: было около пяти. Жуткий рык сторожевого пса не прекращался, и изо всех дверей внутреннего двора начали выглядывать люди: юноши, кое-как натянувшие штаны, с растрепанными волосами, собирались группами, робко жались друг к другу и перешептывались, не решаясь идти дальше. Вопли и лай доносились из-под арки в восточном крыле, где была дверь в жилище ректора и металлическая решетка, ограждавшая тот предназначенный исключительно для членов колледжа сад, куда меня пустили накануне вечером.

Сообразив, что происходит, я ринулся в арку, к той железной калитке, и возле нее застал двух юношей, которые тщетно дергали за кольцо, всматриваясь в скрытую туманом глубину сада. Заслышав мои шаги, они обернулись; у обоих лица были серые, точно пеплом присыпаны.

— Кто-то вошел в сад, сэр, и на него напал хищный зверь! — крикнул мне парень ростом повыше. — Я только встал и начал умываться, когда заслышал крики, но отсюда ничего не видно.

— Ключа нет, — охнул второй. — Ключ хранится у старших, а калитка заперта.

— Так будите старших! — потребовал я, недоумевая: неужели ректор, чьи окна выходят в сад, не пробудился от такого шума. — Вы же знаете, у кого находится ключ? Так скорее бегите и позовите его, чтобы он отпер калитку. Другого входа нет?

— Есть, сэр, — с трясущимися губами выговорил тот, который был повыше ростом; другой уже бежал обратно во двор колледжа за помощью. — Есть еще два, но они запираются на ночь.

— Но ведь тот несчастный как-то попал в сад, — возразил я и смолк, услышав полузадушенный, но до ужаса отчетливый крик: «Господи Иисусе, спаси! Пресвятая Богородица, помоги!» Раздался еще один вопль, после чего уже совершенно неразборчивые крики, хриплое рычание и какое-то жуткое бульканье. Казалось, всему этому не будет конца. Возле нас собралась уже толпа возбужденных, любопытствующих студентов, и через некоторое время послышался строгий голос ректора:

— Пропустите! Пропустите, я вам говорю!

Лицо его опухло со сна, ночную рубашку кое-как прикрывал плащ, а в руке ректор нес заветную связку ключей. При виде меня он вздрогнул и отступил на шаг.

— Доктор Бруно, это вы? Что за безбожный шум среди ночи? Кто там в саду? Вы что-нибудь видите? Я пытался разглядеть из окна, но все скрыто за деревьями и туманом.

— И я ничего не вижу, но, судя по всему, там какой-то зверь грызет человека. Несчастного нужно спасать как можно скорее.

Злобный лай и рычание все еще продолжались в саду, но голос жертвы умолк; я опасался худшего. Ректор вытаращился на меня так, как будто я невзначай обмолвился, что над колледжем пролетела стая коров. Опомнившись, он снова двинулся к калитке, начальственно потрясая ключами, но вдруг замер и опять посмотрел на меня — теперь его лицо было искажено страхом.

— Но… Не можем же мы войти туда безоружные, если там бешеный пес, — заикаясь, выговорил ректор. — Нужно убить эту тварь. Кто-нибудь, пошлите за констеблем, за королевским сержантом, пусть принесут арбалет! Кто-нибудь! Скорее! — крикнул он в толпу полуодетых студентов, которые так и стояли у входа в арку, разинув рты. — Бегите за констеблем сию же минуту!

Студенты переглянулись, двое или трое побежали выполнять приказ.

— Но ведь можно же взять дубинку, кочергу? Ректор, мы должны как можно скорее войти в сад. Боюсь, мы и так опоздали, и нам уже не спасти этого человека! — И я протянул руку к связке ключей.

Ректор панически оглядывался по сторонам.

— Но как могла собака попасть в сад? — спросил он, обращаясь словно к самому себе и в недоумении морща лоб.

— Разве вы там не держите собаку, чтобы сторожить сад от воров? — удивился я. — Наверное, вор перебрался через стену и…

— Нет у нас никакой сторожевой собаки! — Паника в голосе ректора нарастала. — У привратника есть собака, но она старая, слепая, без лапы и спит беспробудно в его комнатке у главного входа. Больше никому в колледже не разрешается держать животных.

— Расступитесь, — раздался чей-то спокойный голос, и стайка юнцов, сбившихся у входа в арку, поспешно раздвинулась, освобождая проход высокому молодому человеку.

Светлые волосы падали ему на плечи. Одеяние его не слишком подходило для такого времени суток: нарядные штаны и камзол в тон, черный шелк искусно прорезан и открывает роскошную алую подкладку, у ворота пенятся кружева — будто с танцев явился или из лондонского игорного дома, а не вскочил с постели, разбуженный, как все мы. В одной руке юноша держал длинный английский лук, такой, с какими обычно охотятся на крупного зверя. Лук был затейливо украшен позолоченными накладками, а также зеленым и алым орнаментом. В другой руке молодой человек держал кожаный колчан с таким же узором: виноградные гроздья и позолоченные листья.

— Габриель Норрис! — возмущенно вскричал ректор, указывая рукой на его оружие. — Что это такое?

— Отпирайте поскорей калитку, доктор Андерхилл, — скомандовал юноша. — Нельзя терять время, в опасности человеческая жизнь.

Несмотря на царившее вокруг смятение, молодой человек говорил спокойно и уверенно, так, словно он, а не ректор был тут главным. Андерхилл в полной растерянности повиновался и отпер калитку. Габриель вошел, на ходу прилаживая стрелу к тетиве. Я следовал за ним; ректор шел последним и трусливо жался к стене.